Там красивые места. Леса… Вернее, там высокие холмы, покрытые лесом. А в глухих оврагах, между каждыми двумя холмами, гремят ручьи, усиленные микрофоном лесного эха. Гремит такой ручей, словно маленький Терек.
Там хороши бывают туманы, которые по вечерам роятся в оврагах и медленно двигаются и клубятся, словно отряды какой-то неведомой армии.
Наутро чудесное солнце встает из этих туманов, из-за этих лесов — румяное, лакированное. И выпуклое, будто гонг. Ну, словом, такое, каким и следует ему быть, каким оно и бывает почти каждое утро в июне, июле и августе.
Лагерь, вся местность вокруг в этой книжке самые настоящие… Да и люди здесь — взрослые и пионеры — тоже, можно сказать, настоящие. Мне даже это сильно мешало в работе. Я их всех знал, со многими из них подружился, и мне неловко было что-то про них сочинять, придумывать.
Но ведь без литературного вымысла не оживет ни одна книга. Некоторые думают, что в книжке все должно быть как в жизни. Это неправильно. На самом деле в книжке все должно быть куда громче, ярче, жестче и веселей.
И я решил тогда: взять и замаскировать пионеров и взрослых этого лагеря — от них же самих. Всем поменял имена. Кое-кому нарочно поменял внешность (как бы наложил литературный грим), кое-кого переселил в другие отряды.
И теперь мои герои из литературного «Маяка», «спрятавшись» от своих двойников из жизни, могли на страницах повести действовать так, как им хотелось. Как требовали обстоятельства того или иного приключения.
Только одного человека я никак не мог ни изменить, ни загримировать. Это начальник «Маяка». Как в жизни его зовут, так и в книжке — Олег Семенович. Как в жизни он выглядит, так и у меня. И говорит он так же, и действует.
Почему так получилось? Может, он человек какой-нибудь особенный?.. В «Маяке» я почти не встречал людей неинтересных. Но этот все же особенный из особенных.
Много лет назад в мечтах своих он придумал «Маяк», придумал лагерь, из которого никому не хочется уезжать, в котором… нет, вовсе нет, вовсе не бесконечное веселье (оно тоже, поверьте мне, скука), в котором ты должен чувствовать себя свободным среди свободных, и смелым среди смелых, и честным среди честных, в котором многое разрешается человеку. И не разрешается только одно: вести себя низко!
Такой вот он задумал лагерь, на словах простой, на деле очень трудный!
«Честный среди честных», «не вести себя низко» — ведь это только написать легко.
А все-таки он сделал. И продолжает делать — каждое лето. И с новыми ребятами, и с теми, кто не без гордости зовет себя «ветеран».
Я посвящаю эту книжку «Маяку», его взрослым и ребятам.
А больше всего я посвящаю свою повесть начальнику «Маяка», про которого вы много тут чего узнаете.
Автор
Глава первая. Островитянин
Лагерная жизнь обрушилась на Леню Осипова уже в автобусе: гвалт, шум, песни. Здесь многие были знакомы — лезли через проход, оборачивались, лупили друг друга по плечам… Леня сидел на длинном заднем сиденье, через него переговаривались, он мешал. И наконец ему сказали:
— Слышь, э! Ты пересядь вон туда, а?
Так он был задвинут в самый угол. Место, кстати, даже более удобное, но и более обидное. Леня обернулся в заднее окно. Как и во всех автобусах, оно было пыльное, серовато-коричневатое. Асфальт вылетал из-под колес, а потом останавливался, постепенно застывал ровной прямой дорогой. И все дальше, дальше от Москвы…
Мимо мчали грузовики, «Жигули» и «Волги». Леня Осипов с тоскою завидовал им. Через час они будут дома.
А лагерный автобус все убегал, все увозил Леню. И не хотелось оборачиваться. Казалось, обернешься — тут и конец пути. И Леня продолжал смотреть назад, на улетающую дорогу, словно еще надеялся увидеть давным-давно уже невидимую Москву.
В лагере он уже был однажды. Недели за три до начала каникул они приезжали сюда с отцом. Сошли с электрички на какой-то там станции. Потом километра три пробирались через сырой еще, не до конца оживший лес. Лене бы радоваться, что он вместе со своим отцом, что он в лесу, да не получалось.
По широкой, неистоптанной лесной дороге они вышли наконец к лагерю. Когда-то — наверное, осенью — здесь прошла телега. След на влажной земле так и не успел зажить. И теперь в узкой колее стояла полая вода. След тянулся далеко и синел, словно рельса. И там, в конце его, Леня увидел однообразные домики и понял, что это лагерь.
С одной стороны у лагеря не было никакой загородки, только лес, а с другой — высокий облезло-синеватый забор и за ним шоссе. Леня догадался, что сюда можно было бы попасть и более простым путем, не через лес. Но отец это сделал нарочно, чтобы подружить Леню и лагерь.
Они прошлись от домика к домику по рыжей прошлогодней траве, сквозь которую кое-где пробивались зеленые чубы. Здесь все строения были синие: дома, скамейки, забор.
— Ну что… По-моему, неплохо, — сказал отец виноватым голосом.
Лене сделалось стыдно, что у него сейчас такая, наверное, тоскливая и кислая физиономия — несчастный вид. Он упал коленями на траву, сделал кувырок, как его учили на уроках физкультуры. Встал, улыбнулся отцу. Штаны на коленях были мокрые… Несколько секунд они смотрели друг на друга.
