Лето радужных надежд - [29]

– Наверно, мы это. Так и сделаем, – сказал Степа.

Юля поцеловала его на прощание, и он высадил ее перед колоннами музейного особняка.

– Не жадничайте… – передразнил Боря, пересаживаясь на переднее сиденье. – Пардон май френч, это ведь не Юля сидела ночами, отрисовывая каждую монетку, каждый гребаный кирпич и кустик.

– Да, это не Юля сидела. Не она сидела ночами, писала коды для каждой игровой фичи, угу. Не она сводила бэк-энд с фронт-эндом. Всю эту многомесячную работу, которая побольше, чем дизайн, угу. И в конце концов, это не она, это я придумал идею игры, – жестко сказал Степа. – А я за то, чтоб работать с венчурами.

Борис скрестил руки на груди и замолчал, скривив полные губы.

– Я сейчас на работу, тебя подвезти? Подвезти куда-нибудь?

– Вези, – буркнул Боря.

Степа тронулся. Минуту они ехали в тишине, потом Степа примирительно сказал:

– Тридцать процентов от этого, от популярной игры – это побольше, чем сто. Чем сто процентов от нуля. Как бы так.

– Ты не понимаешь! – взвился Боря. – Они нас хотят сделать, как простачков! Сидят по всей России молодые-нищие стартаперы, надо их поманить морковкой – и побегут, задрав штаны! На это расчет. Венчуры нас хотят купить с потрохами за три копейки! Как дураков.

Степа стиснул зубы. Это слово по-прежнему выводило его из себя.

– Конкурс на грабеж! – продолжал Боря. – Семьдесят процентов отдать! Какой Цукерберг бы на такое согласился? Думаешь, Волож и Сегалович согласились бы? Не-ет! Нашли дураков.

Дураков. Дурака. Нашли дурака – ты это хотел сказать, Боря? Дурака… Одно слово взламывало спокойствие так же мощно, как многотонный ледокол ломает лед на реке. Руки сжались на руле.

Степа резко вильнул в правый ряд и затормозил.

– Охренел? – взвизгнул Боря.

– Ты, Борь, лучше выйди. Угу. Пока мы не поссорились.

Глава 9

В последние месяцы Майя не так уж часто выбиралась из дома, а если выбиралась, то заказывала такси. Слава богу, она могла себе это позволить, а вот упасть в обморок посреди улицы – увольте, не могла. Но сейчас она поехала на автобусе. Даже не потому, что чувствовала себя гораздо лучше, а потому, что по этому адресу правильно было ехать именно общественным транспортом, возможно, даже в некоторой духоте и давке, локтем удерживая свое пространство – да, так. «Как все».

Она вышла у пыльного сквера, окруженного панельными многоэтажными «п» и «г». Этот райончик располагался на краю центра (на месте снесенных тридцать лет назад деревянных домиков, помнивших батюшку-царя и ломовых лошадей) и благодаря такому расположению на первый, невнимательный взгляд был ничего себе, не хуже других. Но только на первый взгляд. У скамеек сквера трава была едва видна под мусором. На суку обиженного клена полоскался полиэтиленовый пакет. Под крышей автобусной остановки сидели парень, заплетший ноги в косичку, и женщина с лицом мопса, смотря перед собой так, будто им показывали скучнейший пятый сезон сериала, который они не бросают по привычке. Никакой транспорт они не ждали, а просто пили пиво. Майя миновала их и направилась ко второй от остановки девятиэтажке. Улица Седова, дом семнадцать. Ветер швырнул Майе на колено промасленную, перемазанную кетчупом бумажную рвань. Майя зашипела от отвращения и двумя пальцами сняла это с чернильно-синей шелковой юбки.

Здесь жила ее самая давняя подруга. Когда-то бы Майя сказала: самая близкая, а теперь – самая давняя.

Большая часть подруг Майи (в том числе, например, Соня) были врачами – со времен ее первой работы медсестрой, или со времен института, или из первой поликлиники, в которую она сама пришла с дипломом врача. Кое с кем познакомилась позже, когда ей было за тридцать, – на отдыхе или в общей компании. Но с возрастом заводить подруг становилось все труднее – не потому, что перестали на ее пути встречаться умные, симпатичные Майе и питавшие к ней симпатию женщины. А только исчезло желание приближать к себе этих новых, пусть даже располагающих к себе людей. Они уже не могли встать вровень с подругами прежними, и здесь не было никакого упрека им лично. Недостаток крылся не в них самих, а в том, что лежало между Майей и новыми знакомыми – нуль. В то время как между Майей и старыми подругами выстроились, как давно заселенные многоэтажки, их общие годы. Они были свидетелями друг друга. Старые подруги проживали рядом с ней ее радости и печали, а она – их печали и радости. Они хранили в себе значительные части жизней друг друга, как нотариус хранит заверенную копию, и подтверждали, привязывали к земле эти тающие, ушедшие годы.

А самой первой из старых подруг была Тася, Таисия. Она стояла особняком. Не имея никакого отношения к медицинскому миру, в тот круг друзей она не входила, их с Майей дружба была дружбой на двоих. Тася и Майя выросли в одной квартире – в коммуналке. В девятнадцать лет Майя вышла замуж за Анатолия Соловья, покинула коммуналку и вместе с этим переместилась в несколько иной мир. Как сказали бы сейчас, замужество стало ее социальным лифтом. Тася тоже сменила место жительства – когда город расселил обветшавший дом, она сменила комнату в коммуналке на собственную, отдельную квартиру, – но, по сути, Тася осталась в мире прежнем.