Лето придёт во сне. Часть 1. Приют - [75]

– Наконец-то. С тобой желает поговорить Михаил Юрьевич. Надеюсь, ты ничего не натворила?

Как будто натвори я что-нибудь, Агафья не узнала бы об этом первой!

– Нет, сударыня. Он хочет поговорить прямо сейчас?

– Не он, а Михаил Юрьевич, – строго поправила меня воспитательница, – Да, только что связался со мной. Идём.

Недоумевая, я засеменила следом за Агафьей. Обычно Голова и я беседовали по четвергам, в четыре часа, и я не ожидала, что мой педантичный жених вдруг изменит этой привычке.

Едва я водрузилась на высокий вертящийся стул, который словно норовистый жеребец, всегда норовил меня не то скинуть, не то умчать в случайном направлении, как Голова возник на мониторе со скорбно поджатыми губами.

– Здравствуйте, – неуверенно пискнула я, гадая, что может означать его печальный вид. Неужто нашёл другую невесту, и теперь скрепя сердце собирается сообщить мне эту ужасную новость?

Стало смешно, и чтобы сдержать улыбку, я тоже поджала губы.

– Здравствуй, Даша, – покивал Голова, и сразу перешёл к делу, – Я слышал об ужасном случае в вашем приюте.

Я поморгала.

– Вы о самоубийстве?

Неужели женишок срочно связался со мной, чтобы выразить соболезнование?

– Увы, да. Какое пятно на заведении!

Боковым зрением я заметила, что Агафья, как обычно восседавшая за соседним столом, нервно дёрнулась.

Не зная, что можно ответить Голове, я неопределённо двинула плечами.

– И в связи с этим, я счёл себя обязанным с тобой поговорить, – продолжал он, – Поскольку теперь чувствую ответственность за твоё воспитание. Я никогда не спрашивал, пойдёшь ли ты за меня замуж, но мне кажется, что ответ очевиден, раз мы продолжаем общение, не правда ли?

Я только кивнула, дивясь про себя мужской самоуверенности.

– И поэтому, я считаю себя вправе, – зудел на одной ноте Голова, – корректировать твоё поведение. И сейчас хочу поговорить о твоём общении с мальчиками вашего приюта.

– Но я не общаюсь с мальчиками… – начала я, но Голова поднял ладонь, призывая меня к молчанию.

– Конечно, не общаешься, – он позволил себе снисходительную улыбку, – Тебе ведь нет даже двенадцати лет. Но со временем, тебя начнёт интересовать противоположный пол, возможно, какой-то мальчик понравится внешне, и ты станешь ловить себя на том, что всё чаще обращаешь на него внимание…

Я покосилась на Агафью со скрытым злорадством: посмеете вмешаться, сударыня? А то мы тут кажется, позволяем себе вольности. Точнее пока Голова позволяет, но и я не заставлю себя долго ждать.

– Михаил Юрьевич, – перебив его, спросила я, надеясь, что это будет выглядеть детской непосредственностью, – Вы боитесь, что я могу забеременеть до нашей свадьбы?

Агафья снова дёрнулась, а Голова умолк на полуслове. Потом, кашлянув в кулак, строго спросил:

– Я тут интересовался вашей программой обучения, и мне кажется, что вы ещё не должны были проходить… кхм… способ… эээ… зачатия детей.

Я старательно захлопала ресницами.

– А мы и не проходили. Просто я же из дикарей, и давно всё знаю.

Ну, дядя, поглядим, сильно ли ты хочешь на мне жениться?

Агафья, наконец, перестала изображать отстранённость, повернулась ко мне всем корпусом, и метнула яростный взгляд. Но меня уже несло – дух бунтарства не унимался.

– Не беспокойтесь об этом, Михаил Юрьевич, – для убедительности я прижала ладонь к груди, – Вряд ли мне понравится какой-нибудь мальчик здесь, я считаю, что рожать следует от взрослого самца уже имеющего детей, чтобы было видно, какое потомство он может дать.

Это я озвучила принцип, по которому мы в Маслятах разводили охотничьих собак. Вязать молодую сучку следует с кобелём, от которого некогда уже были получены хорошие щенки.

У Головы смешно приоткрылся рот, Агафья застыла с выпученными глазами. Хорошо-то как!

– Эм… ну что же, – женишок обрёл дар речи, – Я вижу, что тебе объяснять ничего не нужно. Таким образом, буду надеяться на твой разум. Увидимся на следующей неделе.

И Голова поспешно пропал с монитора.

Изо всех сил стараясь не улыбаться и выглядеть невозмутимой, я повернулась к Агафье. Воспитательница продолжала таращиться на меня так, словно не верила своим глазам.

– Мне можно идти, сударыня? – безмятежно спросила я, спрыгивая со стула.

И тут Агафья вышла из ступора. Она поднялась и шагнула в мою сторону так стремительно, что я не успела отшатнуться. С силой, до боли сжала пальцами мои плечи. Я почувствовала исходящий от неё странный пыльный запах, как из старого шкафа, прежде чем она тряхнула меня так, что лязгнули зубы.

– Ты в своём уме?! – свистящим шепотом спросила Агафья, – Ты что несёшь?!

От её горящего взгляда стало жутко.

– Я… я пыталась успокоить Михаила Юрьевича, – мне ещё хватило самообладания на то, чтобы изобразить недоумение, – Я подумала, что ему будет спокойнее, если…

Хлёсткая затрещина отшвырнула меня обратно к креслу. Кресло от толчка откатилось в сторону, и я упала на пол, где и осталась сидеть, ошарашено прижав ладонь к щеке.

– Развлекаешься? – тем же сдавленным, будто её душили, шепотом, спросила Агафья, делая шаг в мою сторону, – Считаешь себя самой умной?

– Нет… я…

– Ты понимаешь, что репутации приюта и без того нанесён непоправимый урон? Беременная воспитанница! Двойное самоубийство! Теперь ещё и одиннадцатилетние девочки, рассуждающие о таинстве деторождения так, словно это животная случка?!