Лето на Парк-авеню - [30]

Шрифт
Интервал

* * *

Едва мужчины удалились, Хелен сбросила маску непринужденности. Она подошла к софе, свернулась в уголке и обхватила себя тонкими руками, словно была готова разломиться надвое.

– Миссис Браун?

Она еще глубже погрузилась в себя и стала раскачиваться. Я заметила, что чулок у нее порвался еще в одном месте.

– Вы в порядке?

Она не отвечала. Я подошла к ней и хотела спросить снова, но она стала плакать.

– Я этого больше не вынесу, – сказала она.

Я никогда не встречала женщину, которая бы плакала так часто и была при этом так неотразима, как Хелен Гёрли Браун. Всякую грусть и обиду, всякую досаду и разочарование она смывала слезами. После особенно сильных слез, когда у нее опухали глаза, она снимала парик и погружала лицо в миску с ледяной водой, задерживая дыхание, насколько хватало сил. Затем я подавала ей полотенце и сторожила дверь, пока она накладывала макияж и принимала прежний вид, цветущий и исполненный самообладания.

Поначалу меня шокировали ее слезы, потому что сама я была совсем не такой. Я не позволяла себе плакать после смерти мамы. После того, как я ее потеряла, ничто, казалось, не стоило моих слез. Словно бы я боялась умалить глубину моей скорби по ней, заплакав о чем-то еще. А мне было о чем плакать. Когда Майкл сказал, что все кончено… Когда я услышала, что он женится… Когда мой отец решил снова жениться. Каждый раз я находила в себе силы не заплакать.

Хелен обхватила голову ладонями и вовсю рыдала, и ей было плевать, что у нее течет из носа, и макияж размазан по лицу. Я взяла салфетку из нарядной коробки и протянула ей. Она промокнула глаза и высморкалась, после чего опять зарыдала. Салфетку она скомкала и сжала в руке, и я протянула ей новую.

– Как они рассчитывают, что я буду издавать этот журнал, связанная по рукам и ногам? – сказала она навзрыд. – Они хотят меня подставить, чтобы я не справилась.

Она подняла на меня взгляд, губы ее дрожали, а нос был красным, как у пьяницы. В тот раз я не стала ее убеждать, что она не похожа на У. К. Филдза[3], потому что это была бы неприкрытая лесть. Хелен имела жалкий вид, и ей, похоже, пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы сказать:

– Вызови мне Дэвида.

Он появился через двадцать минут: высокий, пожилой, изысканный мужчина, которого она частенько называла кабанчиком; одной рукой она его баловала, а другой пыталась держать в узде, каждое утро заставляя становиться на весы, чтобы решить, можно ли ему лишний ломтик хлеба или бекона. Он был определенно в хорошей форме, начинал лысеть, носил усы и выглядел таким же обаятельным, каким она его обрисовала в «Сексе и одинокой девушке». В последовавшие недели и месяцы мне нередко приходилось вызванивать его, вырывая с совещаний, заставляя отменять деловые встречи за обедом и перелеты на Западное побережье. Он всегда приходил ей на помощь. Он надежно стоял на ногах. До того, как устроиться в Голливуде, он сам был издателем «Космополитена» и знал этот бизнес вдоль и поперек. Она прильнула к нему всем своим тельцем, и я подумала, что он, вероятно, ее теневой партнер[4].

Впрочем, тем утром Дэвид Браун был с ней строг. Я слышала через дверь, как он велел ей взять себя в руки.

– Хватит плакать, Хелен. Так ты ничего не решишь.

Она что-то мямлила в ответ. Я слышала ее всхлипы, но слов разобрать не могла.

– Никто тебя не уволит, – заверил он ее. – Выкуп твоего контракта обойдется им в целое состояние. А даже если выкупят, смотри на это так: у тебя будет хороший оплачиваемый отпуск, – она опять что-то промямлила, и он сказал: – Конечно, напишу заголовки для июля, как обещал. Но давай по порядку. Тебе надо доделать июньский номер. Тогда сможешь оторваться на июле. Мы составим план. Подойдем креативно и придумаем, как заставить бюджет работать. Мы им покажем. А сейчас возьми и доведи до ума июнь.

Затем оба голоса надолго стихли до полушепота, после чего дверь открылась, и показалась Хелен. Несмотря на то, что она подкрасилась заново, было заметно, что она хорошо наревелась.

– Если кто меня будет искать, я вернусь через пару часов, – сказала она с наигранной легкостью. – Просто скажи им, мы с Дэвидом уехали на полдничек.

Глава восьмая

Когда Хелен с Дэвидом уехали, я спустилась в холл выпить кофе. На кухне были Марго, Пенни и Тони Ласкала, начальник художественного отдела. У него были темные волосы, темные глаза и легкая щетина, несмотря на ранний час. Он стильно выглядел, носил жилеты «Неру», как «битлы», и массивные золотые медальоны, а также от души поливал себя водой «Джован Маск».

– Слышали про Дэйла? – спросила Пенни, бросив себе в кофе две таблетки сахарина, зашипевшие по поверхности.

– Мы делаем ставки, кто будет следующим, – сказал Тони, беря пончик из коробки на стойке. – Я ставлю на Бобби. Еще раз услышит кису – и как ветром сдует.

Я криво улыбнулась и тут же почувствовала себя виноватой, словно проявила неуважение к Хелен. Когда я наливала себе кофе, в кухню ворвался Джордж, лоб его вспотел.

– Кто-нибудь видел Хелен? – спросил он, переводя дыхание. – Элис – вот ты где! Где Хелен?

– Она поехала на полдничек с мистером Брауном.

Едва услышав это, Джордж залился краской. А остальные засмеялись, глядя на меня. Я не понимала, что такого сказала. Хелен велела говорить, если она кому-то понадобится, что она уехала на полдничек. Я не посмела ее ослушаться.


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.