Лето мафии - [15]

Луи, растянув рот в широкой улыбке, обнажившей ровные зубы, выпучил глаза и произнес голосом Берта Ланкастера:

— Порошок, мальчик мой, у тебя на уме одна только грязь! Да-да, повторяю — одна только грязь!

С восхищением посмотрев на меня, Бенни выпалил:

— Я восхищен! А я ведь даже не видел эту кралю!

— Ладно, хватит об этом, — не выдержал я.

— Это все, что ты хочешь нам сказать? — возразил Мальчонка.

— Да, — решительно произнес я. — Пора пожрать и завалиться дрыхнуть.

Встав, я вышел, оставив ребят гадать, что же было на самом деле. Увы, их догадки соответствовали истине.

Глава 7

В пятницу утром я проснулся поздно, принял холодный душ, чтобы хоть как-то развеять жару, и натянул брюки и футболку. Родители уже ушли из дома, поэтому я приготовил на завтрак омлет с луком и включил радио. Диктор болтал о результатах бейсбольных матчей, и это напомнило мне, что отец Луи достал нам билеты на очередной матч «Янкиз». Я совершенно забыл об этом из-за головокружительной интерлюдии с Терри.

Когда Баки Гаррис, менеджер «Нью-Йорк янкиз», наведался в «Копу», отец Маленького Луи усадил его за лучший столик, за что Гаррис дал ему дюжину билетов на предстоящую встречу «Янкиз» и «Ред сокс». Матч обещал быть великолепным: Йоги Берра будет принимать подачи Уайти Форда; Джо Димаджио выйдет на поле несмотря на травмированную щиколотку; его брат Дом Димаджио будет играть против него в составе «Ред сокс», а рядом с ним на дальней позиции будет находиться великий Тед Уильямс.

Мы собирались встретиться перед моим домом в одиннадцать утра, чтобы прийти на стадион пораньше, посмотреть разминку и, если повезет, взять автографы. До назначенного времени оставалось еще больше часа, и поскольку мне было известно, что Рыжий каждое утро помогает отцу наводить порядок в его пивной, я решил за ним зайти.

Зал «Ирландской пивной» О’Мары представлял собой длинное и узкое помещение; с одной стороны находилась стойка, напротив размещались кабинки, в середине несколько столов, а в дальнем конце бильярд. Рыжий ненавидел заведение отца. Ненавидел с той самой минуты, когда его впервые заставили подмести здесь пол. Ненавидел он и свою квартиру над пивной, в которой жил вместе с родителями. Пивная находилась между Сорок четвертой и Сорок пятой улицей и была одним из многих питейных заведений, расположенных на Девятой авеню и тайно помогающих повстанцам Ирландской республиканской армии.

Пройдя мимо горстки страждущих, которые жарились на утреннем солнце в ожидании колокола, возвещающего об открытии питейных заведений, я завернул за угол и оказался на Сорок пятой улице. Там был проулок, ведущий к служебному входу в пивную, и я оказался в нем.

Рыжий как раз предпринял последний штурм грязных опилок, которыми был усыпан пол. Увидев меня, он обреченно помахал рукой. Помахав в ответ, я поморщился от затхлого запаха прокисшего пива и окурков и взял стоявшую у стойки лопату. Собрав горку мусора, оставшегося после вчерашнего веселья, я высыпал его в ведро и понес к контейнеру, который стоял в проулке. Я уже направлялся назад, когда послышались громкие шаги Колина О’Мары, спускавшегося по лестнице. Отец Рыжего терпеть не мог нашу банду, поэтому я остался стоять за дверью.

Колин О’Мара был могучим пятидесятилетним здоровяком со скуластым лицом, толстыми ручищами и топорщащимися бровями под стать буйной рыжей шевелюре. В старые времена он наверняка стал бы пиратом. Двое его старших сыновей в составе ИРА сражались в Белфасте за «правое дело»; жена, порох и огонь в женском обличье, считала «правое дело» священной миссией. Она настаивала на том, что каждая настоящая ирландская женщина должна воздерживаться от секса со своим мужем до тех пор, пока тот не внесет свою лепту на алтарь свободы. Круг ближайших родственников замыкали двое ее младших братьев, следователей полиции Нью-Йорка. Оба они «брали на лапу», впрочем, как и половина фараонов города.

— В чем дело, а? — проорал Колин, завязывая фартук. — Пора уже открывать заведение, а весь пол еще в опилках!

Пропустив слова отца мимо ушей, Рыжий взял мешок с опилками и принялся рассыпать их по полу. Всегда немногословный, в кругу семьи он предпочитал вообще почти не говорить. Колин не сомневался, что в родильном доме случайно перепутали двух младенцев и всучили ему Рыжего вместо родного сына. Пока мальчишка рос, он постоянно пытался вбить в него с помощью ремня то, что он называл «здравым ирландским смыслом», однако толку от этого не было никакого. Рыжий молча терпел побои и не обращал на отца никакого внимания.

Продолжая свою гневную тираду, Колин направился к входной двери, чтобы открыть заведение. Взмахнув рукой, словно дирижер, он проворчал:

— Шлялся где-то до полуночи со своими треклятыми дружками-итальяшками! Тюрьма по ним плачет! А потом дрых все утро, так что до сих пор опилки не убраны. И этот никчемный балбес еще ожидает, что я буду его кормить и давать кров за здорово живешь! Продолжай в том же духе, мальчик, и я еще дам тебе отведать ремня!

Колин открыл входную дверь, и в мгновение ока его грозный оскал превратился в улыбку. Он радостно поздоровался с пятерыми жаждущими, которые, болтая между собой по-ирландски, прошли к своим излюбленным высоким табуретам у стойки и стали с нетерпением ждать «первую кружку дня». Колин зашел за стойку и начал наливать одновременно пять кружек, а первые посетители болтали, перемежая свою речь непонятными для меня галльскими словечками. Колин прыснул, судя по всему, веселясь шутке. Он все еще улыбался, когда Рыжий, подобрав с пола последнюю горсть опилок, пошел к выходу. В следующее мгновение на лице у Колина произошла обратная смена выражений: вместо улыбки вернулся оскал.