Лето мафии - [10]

Мы приехали к Ла-Гуардиа, и я достаточно быстро заключил, что затея напасть на грузовой терминал совершенно не осуществимая. Терминал представлял собой огромное открытое пространство, освещенное яркими прожекторами. Шесть ангаров, толпы рабочих, спрятаться негде. Бурная деятельность кипела здесь двадцать четыре часа в сутки. С трех сторон аэропорт был полностью окружен водой, следовательно, выйти с него можно было только одним путем — тем самым, которым пришел. Если тебя заметят, ты в ловушке. Я мысленно отметил расположение ключевых объектов — ограда, ворота, охрана, — после чего сказал Луи поворачивать домой. По дороге мы высадили Рыжего, Бенни и Прыгуна, и к шести вечера подъехали к моему дому.

— Когда встречаемся? — спросил Мальчонка.

— Концерт начинается в десять, так что предлагаю встретиться перед клубом в половине десятого.

Выйдя из машины, я сунул голову в опущенное стекло и сказал:

— Все в костюмах и галстуках, и чтобы выглядели как на картинке! — Улыбнувшись, я добавил: — Если мы хоть в чем-нибудь допустим прокол, мой старик меня прибьет — после того, как прибьет вас.

Рассмеявшись, Мальчонка хлопнул меня по спине, и Луи тронулся.

Глава 4

Я вошел в здание, и на меня тотчас же набросился неистребимый запах чеснока всех предыдущих трапез, приготовленных жильцами по большей части итальянского происхождения. Вдыхая этот аромат, которым пропахли, казалось, даже стены, я поднялся на четвертый этаж и вошел в нашу квартиру, которую мы называли железнодорожным вагоном, расположенную справа, окнами на фасад. На каждом этаже было по четыре квартиры — две на одну сторону, две на другую. Длинная и узкая, наша квартира состояла из гостиной спереди, кухни-столовой в середине и короткого коридора, который вел к двум спальням и ванной. Во многих домах в нашем районе удобства были общие, одни на весь этаж, но в нашем доме каждая квартира имела отдельную ванную. Мы с любовью называли его ночлежка-люкс.

По кипящему на медленном огне кофейнику я понял, что мать отправилась в церковь помогать в подготовке к праздничному вечеру, а отец до сих пор не вернулся. На столе лежала записка.

Джино и Винченцо!

Если голодны, подогрейте макароны. Есть еще салями, и я принесла свежий хлеб. Можете сделать себе бутерброды.

М.

Если мать писала записку, адресованную и отцу, и мне, она всегда подписывала ее одной буквой «М». «М» могло означать и «мама», и «Мики» (уменьшительно-ласкательное от Микелины). Мать считала, что это позволит избежать недоразумений. Она терпеть не могла недоразумения.

Я прошел через красиво обставленную гостиную, где два высоких кресла с надголовниками стояли напротив дивана и кофейного столика в стиле королевы Анны. Пол устилал большой восточный ковер; напротив декоративного камина стоял раздвижной стол в окружении мягких стульев — стулья также были в стиле королевы Анны. Этот стиль любила мать, но отец считал его чересчур женственным для жилой квартиры, поэтому родители пошли на компромисс, поставив в гостиную кожаные кресла. На мой взгляд, результатом были недовольны оба, но у меня хватало ума не заводить об этом разговор.

Окно гостиной было распахнуто настежь, но от этого не было никакого толка. В комнате стоял удушливый зной. Не было даже слабого ветерка, а температура до сих пор держалась выше девяноста. В воздухе стоял запах асфальта. У меня мелькнула мысль, что Сидни, возможно, спасается от жары на пожарной лестнице, и я высунулся в окно. Где-то в доме напротив плакал грудной младенец, по улице в четырех этажах подо мной проехала уборочная машина, но площадка пожарной лестницы перед квартирой Сидни была пуста. У меня за спиной открылась и закрылась дверь. Нырнув обратно, я прошел на кухню. У стола, читая записку, стоял мой отец, Джино Веста.

Отец был высоким и мускулистым. У него были темные, почти черные глаза, квадратный подбородок и прямой как стрела нос, доставшийся мне по наследству. В сочетании это придавало отцу мрачную, опасную красоту. Он родился на Сицилии в начале века и в 1928 году прибыл на остров Эллис.[3] Вскоре после этого отец стал членом Семьи Винченто Маньяно, одной из пяти крупнейших преступных группировок Нью-Йорка. Его наставником был Альберт Анастасия, правая рука Маньяно, наверное, самый жестокий убийца за всю историю мафии.

Я тепло поздоровался с отцом:

— Привет, папа!

На отце были консервативный костюм, сорочка и галстук; довершала наряд фетровая шляпа с полями, загнутыми спереди вниз, а сзади вверх. За исключением белой сорочки вся его одежда была различных оттенков коричневого цвета, дополняющих друг друга. Штиблеты со скругленными мысками были цвета какао. Как всегда, отец выглядел свежим и бодрым. Прочитав записку, он поднял взгляд, улыбнулся, снял шляпу и пиджак. В кобуре под мышкой левой руки у него лежал пистолет 45-го калибра. Положив пиджак и шляпу на стул, отец спросил:

— Винченцо, ты голоден?

У него был мягкий баритон, приправленный умеренным акцентом.

Покачав головой, я достал из холодильника бутылку молока.

— Не-ет. — Перед круглым компрессором в верхней части нашего старенького «Кельвинатора» выстроились в ряд кружки, и я взял пару. — Как прошла поездка?