Лето - [18]

— Мне наплевать, Тони, что ты думаешь о ней, если бы ты хоть раз обнимал ее ночью, тебе бы больше не захотелось вонять горелым жиром. Иди, проигрывай свою рубашку и носки в рулетку, если тебе так нравится, и не учи меня! Ты всегда только проигрывал! Ты злишься потому, что она слишком красива! У тебя никогда не будет такой женщины! Если бы она тебе пару раз улыбнулась, ты бы тут же растаял! Когда я смотрю на нее, ты думаешь, мне хочется идти в казино? От взгляда на нее голова кружится больше, чем когда проигрываешь и выигрываешь всю выручку. Ты ставишь на 23 и 32, браво! Если для тебя этого достаточно… Я же спрыгиваю с парашютом и не знаю, что у меня за спиной. Может быть, я заколдован, как ты говоришь, заворожен, но я живу, живу так, как никогда не жил! Я страдаю, и я живу так, как я даже представить не мог! Я буду писать роман, потому что благодаря этой женщине теперь я на это способен. Два месяца назад я не мог найти нужных слов, чтобы написать письмо поставщикам, сегодня же я чувствую, что могу написать роман, десять романов!

— Иди! Иди пиши свой роман! Я не разговариваю с сумасшедшими! Я даже не сержусь на тебя, Поль, я уже забыл все, что ты мне сказал. Я дам объявление в газете и буду ждать, когда ты поправишься. Если проголодаешься, тебя здесь всегда накормят. Однажды ты поймешь, что спагетти под томатным соусом — здесь, а не в трусах этой стервы и истерички.

Я хлопнул дверью и поднялся к себе. Еще не успеет зайти солнце, как она будет здесь, в каком-нибудь из своих маленьких платьев на бретельках, черном или красном, таком легком, таком коротеньком.

Я думал, солнце никогда не зайдет. Ближе к восьми, как и каждый вечер, сороки открыли охоту на голубей, они дрались на крышах, окружавших площадь. Я насчитал девяносто шесть сорок. Наверное, они укрываются здесь ночью, потому что на них самих на холмах охотятся вороны. Любовь и страх. Существует ли что-то еще?

Чтобы убить время, я принялся считать сорок, но это не мешало мне внимательно рассматривать площадь, которая виднелась сквозь листву. Дети, крича, стучали по мячу, они взбирались на статую в центре фонтана, вырывали друг у друга ванильные рожки итальянского мороженого, а за ними бегала стая собак, в надежде что им тоже что-нибудь перепадет. Я десять раз почистил зубы, десять раз принял душ, перемерил все свои рубашки. Ни одна не нравилась мне. Наверное, я все еще пахну горелым жиром.

В конце августа ночи наступают быстро. Я больше не мучился от жары, но весь взмок от ожидания. Когда она позвонила, я побежал в ванную облить грудь туалетной водой. Стук моего сердца рвал барабанные перепонки.

Закрыв глаза, я прижал ее к себе. Даже через ткань ее живот и ее грудь обжигали меня. Ее платье упало на пол, я хотел взять ее прямо здесь, стоя, на последней ступеньке лестницы. Она вырвалась из моих рук. «Не сейчас. Мне нужно сначала поговорить с тобой, отведи меня куда-нибудь пообедать».

Я с силой притянул ее к себе. Я был пьян от желания, пьян от нее, я был готов ударить ее за то, что мне пришлось столько ждать, прислушиваться к шагам, надеяться, сомневаться.

Она оттолкнула меня. «Потом!»

Она поправила одежду, подняла с пола сумку, и мы вышли из дома. Я так мучительно желал ее, что мне было просто нехорошо. Мы сели в машину, я путал слова, скорости, улицы. Мне хотелось нажать на тормоза и сорвать с нее платье, здесь, в центре города. Весь город ждал от меня только этого. Весь город пульсировал в моих руках, одержимый желанием.

— Остановись здесь, — сказала она вдруг, — я знаю маленький итальянский ресторан на другой стороне площади, я туда часто ходила, когда только приехала сюда.

Как и в нашем ресторане, на террасе было полно народа. Хозяин узнал Сильвию и вынес еще один маленький столик и два стула. Он устроил нас немного в стороне, у соломенной перегородки. Гирлянды цветных лампочек раскачивались среди платанов, освещая грустным светом конец этого лета.

Я несколько раз перечитал меню. Названия блюд плясали перед моими глазами. Я не знал, чего хочу, я хотел только ее. От этого у меня сжимало горло, вряд ли я сумел бы проглотить даже самое изысканное блюдо. Я заказал то же, что и Сильвия, и попросил лучшее розовое вино.

Вдруг ее лицо стало суровым.

— Ты его видел? — спросила она.

— Кого?

— Альтона.

— Где?

— Там, за детской площадкой. Он следит за нами.

Я обернулся. Он шел прямо на нас. Остановился перед нашим столом. Инстинктивно я положил руку на нож для мяса, которое нам только что принес официант. Подделка под «лагьоль»[3] с голубой ручкой.

— Иди домой, — пробормотал он сквозь зубы.

— Ты хочешь сказать, к себе домой, — ответила она ему очень спокойно, что было для меня так же удивительно, как и грубое вторжение этого мужчины. — Я не только поселила тебя в своем доме, я еще и кормлю тебя, а ты следишь за мной, преследуешь меня, а теперь еще и приказываешь мне.

Ревность исказила лицо Альтона.

— Иди домой, или я убью его, — выговорил он. Его нижняя губа дрожала.

Вся терраса застыла в гнетущей тишине. Все смотрели только на нас. Мне показалось, что на другой стороне площади даже останавливаются машины. Он сунул руку в карман брюк. В ту же минуту я отпрянул от стола, не выпуская из руки ножа.