Лето больших надежд - [20]

Его сердце сжалось. Он выглядел таким счастливым, черт побери. В тот момент он был счастлив. Сняв теннисный трофей с полки, он сунул снимок внутрь и снова закрыл крышкой.

— Спасибо, — сказал он.

Она пересекла комнату и поцеловала его.

— Нам пора идти. Это последний танец лета, а ты знаешь, как я люблю танцевать.

Каждое лето сезон заканчивался серией ритуалов. Вчера все скауты разъехались по домам. Сегодня было прощание персонала, обед с танцами, который закончится в полночь. К этому времени завтра почти все уедут, и вожатые вернутся в свои колледжи.

— Пойдем, — подгоняла она его, отходя в сторону и беря его за руку. — Я не хочу растрепать волосы. — Она блеснула на него глазами. — Во всяком случае, пока.

Даже этого легкого обещания было достаточно, чтобы вызвать в нем лихорадочную спешку. Когда они покинули бунгало, он застегнул свою спортивную куртку и понадеялся, что его физическая реакция на ее близость не была слишком очевидной. С начала лета он вечно оглядывался, чтобы увериться, что за ними не следят. В «Киоге» были строгие правила насчет отношений между вожатыми и другими работниками, и то, что его родители были владельцами лагеря, не означало, что он — исключение.

Маришка не была вожатой, но предполагалось, что она тоже подчиняется этим ограничениям. Она и ее мать, Хелен, снабжали лагерь хлебом и выпечкой. С четырнадцати лет Маришка водила белый фургон в горы каждое утро и на закате, привозя хлеб, печенье, булочки и пирожные в обеденный зал. Местная полиция смотрела в сторону, когда ее грузовичок проезжал мимо. Мать Маришки, польская иммигрантка, так никогда и не научилась водить машину. Ее отец работал посменно на заводе в Кингстоне. Они были семьей из рабочего класса, и власти им симпатизировали. Они не возражали, что девочка-подросток помогает в семейном бизнесе.

Когда Филипп и Маришка пробирались сквозь лес в закатном свете, он не мог удержаться, чтобы не обнять ее. Она уткнулась ему в плечо.

— Осторожно, — мягко сказала она, — кто-нибудь может увидеть.

— Ненавижу этих доносчиков.

Его кишки свело от острого чувства вины. Не очень-то красиво было — влюбиться в другую девушку, когда твоя невеста за морем. Но он ничего не мог с собой поделать. Он не мог сопротивляться Маришке, несмотря на то что не чувствовал себя с ней свободно. Она была такой понимающей, она помогала ему скрывать свои чувства, но он подозревал, что она с радостью перестала бы прятаться. В тот момент, когда Памела вернется, он прекратит с ней отношения, и они с Маришкой смогут наконец показать миру, что творится в их сердцах.

— Ты странно смотришь на меня, — сказала Маришка. — Что означает этот взгляд?

— Я пытаюсь решить, когда именно я влюбился в тебя.

— Это легко. Это было в тот вечер, после Дня основателя.

Он не мог удержаться от улыбки, хотя и думал, что она ошибается.

— Это было в первый раз, когда у нас был секс. Я влюбился в тебя до этого.

Они добрались до конца гравийной дорожки и по привычке разделились, держа дистанцию. В павильоне через поле полным ходом шли танцы. Зеркальный шар диско спускался в центре, его отражения создавали эффект снежинок на переполненной танцплощадке. Все выглядели более раскованными, чем обычно, во всяком случае, так показалось Филиппу. Но может быть, это было только его воображение.

У павильона он остановился.

— Что такое? — спросила она.

— Потанцуй со мной. Прямо здесь и сейчас.

— Эти туфли не так хорошо подходят для травы, — запротестовала она.

— Тогда сними их. Я хочу потанцевать с тобой наедине, чтобы никто не видел, чтобы я мог обнять тебя так, как мне хочется.

В павильоне им придется разойтись, притворяясь, что они просто друзья. А ему хотелось потанцевать с ней как с любимой девушкой.

С шелковым смехом она скинула туфли и скользнула в его объятия. Ансамбль играл сносную версию «Лестницы в небо», и они танцевали во тьме, где никто не мог их видеть. Она замечательно чувствовала себя в его объятиях, и ее сердце сжималось при мысли, что вскоре весь мир узнает о том, что она принадлежит ему.

Обнимая ее крепче и двигаясь под музыку, он наклонился и прошептал ей на ухо:

— Это произошло не сразу. То, что я влюбился в тебя. Я думаю, это началось четыре года назад, когда ты впервые стала привозить хлеб к обеду. — Он все еще мог представить себе ее, коричневую от солнца, серьезную девочку, которая тяжело работает, и не может скрыть вражды к привилегированным городским. Она тронула его, красивая девочка, желающая того, что не может иметь. И она трогала его сейчас, красивая женщина, мечты которой в конце концов почти сбылись.

— Каждое лето, как я приезжал сюда, — сказал он, — я все больше и больше влюблялся в тебя.

— Но ты ничего не предпринимал до этого лета, — заметила она, и в ее голосе прозвучала нотка мягкого упрека.

— Я не думал, что ты этого хотела.

— О, я хотела. Я хотела, чтобы ты сбил меня с ног.

Он посмеялся и сделал как раз это, подхватив ее одной рукой под колени, а другой за плечи.

— Вот так?

У нее вырвался возглас удивления, и она прижалась к его груди.

— Точно так.

Тогда он поцеловал ее, медленно и жадно, и пожелал, чтобы он обнаружил свои чувства гораздо раньше, чем настало это лето. Каким идиотом он был, когда думал, что эти чувства не надежны, ожидая каждое лето, что они исчезнут. Может быть, он проводил слишком много времени с родителями своего отца, грозными бабушкой и дедушкой Беллами, которые утверждали, что невозможно влюбиться в кого-то из другого класса. Они обожали напоминать Филиппу, что он утонченный молодой человек, с первоклассным образованием и блестящими перспективами на будущее. Девушка вроде Маришки, которая ходила в школу в маленьком городе и которая работала в семейной пекарне и частично в местной ювелирной лавке, считалась бы не парой ему.