Лето без каникул - [48]

Я хочу, Игорь, чтобы ты понял, — продолжал Русаков, — почему я так рьяно защищаю личность человека. В начале коллективизации сводили в общие дворы лошадей, сваливали у кузниц плуги и бороны, ссыпали в общественные склады, или, как их у нас называли, гамазеи, семена. Мужики, что побогаче, посмеивались: двадцать лодок еще не пароход. Это верно. Но когда двадцать лодок в артели, то можно заработать и на пароход.

— Но разве коллективизация не была качественным изменением личности крестьянина? — возразил Игорь.

— Правильно. И эту личность мы развиваем. Личность в коллективе. Как же без этого дальше двигаться? В лучшем случае будем топтаться на месте. И, если говорить, ребята, откровенно, то когда решался вопрос — оставаться вам или нет в Больших Пустошах, то не во всем было соблюдено уважение к личности. Будем откровенны. Вот ты, Игнашов, хотел остаться? Нет. Кабанова Луша хотела работать в колхозе? Нет. Игорь, я чувствую, ты возмущен, в бой рвешься. Погоди, не спеши! Ты пойми, деревне не нужны ни временные работники, ни нахлебники. Ей нужны умные наследники.

— Так что же вы канителитесь с нами? — выкрикнул Игорь. — Гоните к черту, и весь разговор!

— Ошибаешься, этого никто не хочет. Но одни кричат об энтузиазме и жмут на все гайки, думая, что этим они помогают колхозу, а я, грешным делом, считаю, что не нужно кричать об энтузиазме и не надо жать на личность. Пусть человеку полюбится земля, полюбится пахать и хлеб выращивать.

Игорь не ответил. Пренебрежительно посмотрел на Игнашова. Де-мол, вот кто слушает вас, Иван Трофимович, разиня рот, а с меня хватит.

— Нет, ты подожди, — остановил его Русаков. — Разговор не закончен.

— Все ясно.

— Думаю, не все и не всем. А я к чему вел разговор? Раз личность не нуждается в колхозе, то скатертью ей дорога на все четыре стороны. А конкретно так: скажите, уважаете вы Тесова?

— Барахло стиляжное, — сказала Богданова.

— А что скажешь о Лукерье Кабановой? Даже на сенокос не вышла. Думаю, и она нам не нужна.

— Факт, не нужна, — поддержал Русакова Рюмахин.

— Но это мы так считаем. А Тесов и Кабанова считают, что мы без них не проживем, что они нам позарез нужны, и потому поплевывают на все. Так вот, если перейти от разговора к делу, мое мнение такое: Тесову и Кабановой сказать: прощайте, дорогие, устраивайтесь в жизни, как умеете, а нам вы тоже не нужны. Как по-твоему, Игорь?

Но что ответил Игорь, Русаков уже не слыхал. Он рванулся навстречу Емельяну, который вскачь перемахнул через неширокую осушительную канаву и, осадив чалую лошадь, легко выпрыгнул из седла.

— Залом, Иван Трофимович!

— А разобрать пробовал?

— Одному никак не управиться.

— А Тесов?

— Его и в помине нет. Да и без толку. Там нужна целая бригада. Уж больно все спуталось…

— Из леспромхоза никто не приезжал? Я им звонил. Ведь лес-то их. Да и время не терпит.

— А у них эти заломы разве в одном месте?

Емельян и Иван Трофимович присели на ворох сена, их обступили ребята. Было одно ясно: по вине Даньки произошел залом. Но почему так взволнованы председатель колхоза и фуражир, было непонятно. Лес-то не колхозный, а леспромхоза — чего же беспокоиться? И почему так все срочно? Не разберут залом сегодня, разберут завтра. Наконец Русаков поднялся, оглядел покос и сказал Емельяну:

— Косьбу прекратить! Всех на сушку сена и стогование. — И, уже обращаясь к ребятам: — Ну, кажется, на этот раз без бригады выпускников не обойтись… — Никто не перебивал, хотя каждому хотелось поскорей узнать, что произошло, почему прекращается косьба. — Ребята, подробно объяснять нет времени, а обстановка: изменился ветер, и завтра прогноз погоды сулит небольшие дожди. Не вас учить — пять минут дождь, потом за пять часов не высушить сена. Да и сколько его испортишь, если зачастит дождичек…

— А вешала где, Иван Трофимович?

— В них-то все и дело, продолжал Русаков. — Жерди для вешал должны были быть сегодня уже здесь. Жерди мы рубили на леспромхозной делянке, чтобы свой лес не портить, и погрузили в шаланду… А ей дорогу преградил залом. Так вот, ребята, сейчас Емельян пригонит автомашину, едем в Большие Пустоши. Там у переправы возьмем багры, захватим кое-какую одежонку, у кого есть — резиновые сапоги, и на Кривую протоку. Все ясно?

— Все, — ответил Игорь и побежал к трактору.

И вот Емельян заворачивает на пойму какой-то колхозный грузовик. А через полчаса бригада выпускников уже мчалась в машине к Большим Пустошам.

27

Игорь забежал домой, переобулся в резиновые сапоги и, натянув на плечи ватник, на ходу крикнул матери, что он едет на Кривую протоку разбирать залом. Едва успел он скрыться за воротами, как во дворе появился отец. Вот уже более недели он жил в Больших Пустошах, что за последние годы с ним редко случалось, и, как он говорил, отягощал себя колхозной работой. Но иного выхода у него не было: вместе с другими плотниками он ставил новый птичник, отрабатывал потерянные деньги.

— Это куда Игорь побежал? — спросил Егор, садясь за обеденный стол.

— Залом на Кривой протоке, — ответила Наталья Захаровна.

— Место знакомое. Помню, однова там древесины набило — полкилометра не меньше, два дня разбирали да проталкивали. Игорь даже мне помогал. А за сколько подрядились, не знаешь?