Лето бабочек - [17]

Потом нытики Лоусоны переехали в собственный дом, и мы выкупили у кооператива их квартиру на первом этаже. Миссис Полл обычно смотрела на нас вниз со своей лестничной площадки. «Вы все ползете вверх, как плющ, – говорила она. – Держу пари, так вы выкурите меня из дома, пока я сплю».

Когда она умерла, с мамой связались ее ужасно серьезные и важные адвокаты. Мама, подумав, что ей принесли неоплаченный счет за что-то, была поражена, когда вместо этого ей сообщили, что миссис Полл оставила нам наследство в 50 000 фунтов, поделенное между мамой и мной, и что еще она оставляла нам свою квартиру: «Чтобы у Дилайлы и Нины наконец был свой дом и они были семьей».

До этого времени мы не чувствовали себя семьей, она была абсолютно права. И вот так мы стали владельцами всего этого высокого, неуклюжего дома у канала. Неудача, потом выдержка и упорная работа, потом счастливый конец: как я всегда говорю, на верхний этаж пришлось очень долго подниматься. И в какой-то момент мама, наверное, просто убрала их с папой фотографию, потому что, хотя эта сцена, их улыбки, их позы и врезались мне в память, после этого я о ней больше не помнила.

Сегодня многие люди говорят: «Я плохая мать». «Она не очень хорошая мать». «О, я просто ужасная мать». Как будто ждут какого-то осуждения. Вот этот человек: плохая мать. А вон там, через три дома направо, хорошая мать. Я никогда не думала о своей матери этими категориями. Она – моя единственная мама, поэтому как я могу сравнивать ее с другими? Я всегда знала, что она любит меня, даже когда она неделю меня не мыла, и когда я не ходила к друзьям на день рождения, потому что у меня не было подарка. Она всегда старалась для меня.

Кроме того, мне повезло. У меня был еще кое-кто, кто за мной присматривал.

Глава 6

Миссис Полл появилась, как Мэри Поппинс, из ниоткуда, когда мне было примерно шесть месяцев. А когда мне было почти одиннадцать лет, она внезапно умерла в самом начале своего отпуска в Лайм-Реджис, и в общей сложности она была с нами почти целых десять лет. В то время мне казалось особенно несправедливым, что она умерла там, потому что она всегда мечтала поехать в Лайм. Она никогда не ездила в отпуск, вместо этого устраивая себе однодневные поездки: в Бате у нее была подруга и какой-то далекий родственник в Кембридже, и время от времени она ездила к ним на денек, но нечасто. До сих пор я по привычке смотрю вверх, когда иду по Ноэль-роуд, в надежде увидеть свет в ее окнах. Она всегда была дома. И мне так жаль, что я не могу ее ясно себе представить, ее лицо расплывается в памяти. У меня не осталось ее фотографий. Она просто всегда была рядом.

Несколько лет мама работала официанткой в старомодном итальянском ресторанчике на Аппер-стрит. Три дня в неделю, когда я была маленькая, миссис Полл забирала меня из школы, и мы с ней пили чай, пока мама была на работе. Но обычно я и так поднималась к ней. Я начала ненавидеть выходные: у меня не было повода пойти к миссис Полл. Но иногда я придумывала всякие поводы: мне кажется, дымом пахнет, миссис Полл. Иди посмотри на эту божью коровку в саду, миссис Полл. Мамы уже давно нет, и мне одиноко, миссис Полл. Ее дверь запиралась только на щеколду, но я всегда стучала. Мама вбила мне в голову, что я не должна считать весь дом своим, что я должна давать ей отдыхать. Но я ей не верила. Я была убеждена, с детским высокомерием, что ей нравилось быть со мной.

Ее кухня была очень стильной для того времени. Таковой была и она, всегда одеваясь со вкусом. Кухонная мебель была отделана агрессивно оранжевым, и отдельно стояла коричневая плита; у желтого стола из соснового дерева была скамейка, на которую я вставала на коленки и глазела на канал, в который упирался наш дом, и на Сити за каналом. Теперь этот чудесный вид исчез за монолитными офисными зданиями и пустыми квартирами миллионеров. Но тогда можно было разглядеть краешек большого мясного рынка Смитфилд, открытое пространство древнего Чартерхаус, купол собора Святого Павла, сшитые будто из лоскутов улочки с новыми домиками и офисами, построенными на месте воронок от бомб.

– Как сегодня в школе, моя маленькая Нина?

– Спасибо, хорошо. Миссис Полл, сегодня пятница.

– Ну, да. Хочешь тост с корицей?

– Да, пожалуй.

И рука в кольцах, подзывая подойти и поцеловать ее, гладила меня по волосам, потом она поворачивалась к плите и включала гриль, и смазанный маслом хлеб, посыпанный сахаром и корицей, которые она разрешала мне смешать самой, издавал карамельный, ореховый, пряный аромат – вы чувствуете его, этот запах, который уносит вас в прошлое? Это мой запах. И так приятно вспоминать, снова ощущать его, что я часто готовлю сама себе такой тост, чтобы просто почувствовать, что она рядом.

Я знала ее лучше всех, но мне жаль, что я не расспросила ее побольше о жизни до меня. Я была ребенком, когда мы познакомились, а дети эгоисты, и хотя мама выжимала из нее разные подробности, она тоже впоследствии очень смутно помнила прошлое миссис Полл: ее американское происхождение иногда не давало ей ухватить нюансы разговора, и иногда она просто чего-то не понимала, например то, что Кент – это графство. Но я знала, что миссис Полл была вдовой, которая, проведя всю свою замужнюю жизнь в Бромли или где-то неподалеку, решила переехать обратно в Лондон после того, как умер ее муж. Ей снова хотелось пожить в городе, прежде чем она состарится настолько, чтобы радоваться ему: «Пока моя голова еще работает, ну и тело – посмотрим, что раньше откажет». И я помню, как это меня пугало – мысль, что миссис Полл, центр нашего мира, однажды будет не с нами.