Лето бабочек - [142]

– Вот именно, – сказала я. Мы обе замолчали.

– Послушай, не думаю, что она осознает, что ты здесь, но ты можешь подойти и попрощаться с ней. На всякий случай.

Я медленно подошла к кровати и встала рядом. Пуховое одеяло было покрыто покрывалом из голубого шелка, старого и тонкого. Я погладила ее и посмотрела на нее сверху вниз. Ее глаза были открыты, крошечные ручки вцепились в шелк, пальцы методично сцеплялись и расцеплялись, снова и снова. Я подумала о своей Элис, которая булькает в ванне, моргает, глядя на свои пальчики, смущенная, но решительная. Я в последний раз посмотрела в эти прекрасные черные глаза.

– Теперь я понимаю, – сказала я. – Все. Прости, что не сделала этого раньше. Я позабочусь, чтобы ты была с ней. Чтобы вы были вместе.

Я тихо наклонилась, поцеловала ее в мягкий лоб и тоже погладила по волосам. Брошь в виде бабочки лежала на краю кровати, тусклая в вечернем свете. На секунду мне показалось, что она отреагировала, улыбнулась мне, очень, очень легким движением губ, но я в это не верю. В реальной жизни так не бывает, все не так просто.

Уходя, я в последний раз пересекла Хит. Я разрешила себе вспомнить о том, как мы развеивали прах Себастьяна на Парламентском холме, как развевались радужные ленты на ветру в руках у Шарлотты, как Джуди кивала, скрестив руки на груди, а Цинния была неподвижна, как кочерга. Я думала о том, как мы лежим на траве и шепчем друг другу всякие глупости. А она, думала я о Лиз, все эти годы была одна в этой светлой, заставленной книгами комнате с видом на Хит, наедине с воспоминаниями. И не только с ними.

Я села читать письмо. Сначала я ничего не поняла, но потом догадалась, что это была записка, которую написала моя бабушка, когда посылала Лиз «Лето бабочек». Ее держали при себе, читали и перечитывали, складывали столько раз, и теперь она разваливалась на части. Она висела у меня на пальцах, как паутина.

Эл.

Полагаю, ты с трепетом открыла пакет. Кто же прислал мне эту плохо напечатанную рукопись и что ему нужно?

Далее следует рассказ о моей жизни. Я написала его для тебя, моя дорогая, и для моего сына Джорджа. Чтобы объяснить (или попытаться объяснить). Прилагаю фотографию сына. Он похож на меня, правда? Мне хотелось, чтобы ты его увидела. Очень хотелось. Прочти это, подумай о нем, и, пожалуйста, если ты меня ненавидишь, постарайся меня простить.

Я умираю и больше не увижу тебя. Я скучала по тебе все время: я смеюсь над людьми, которые говорят «я думал о тебе каждый день». Раз в день! Каждый день без тебя казался мне вечностью. Я думала о тебе каждый час, большинство минут в час. Тяжесть бытия без тебя – это нечто физическое, осязаемое. Сеть, наполненная камнями, которые я тащу за собой, куда бы ни пошла. Быть без тебя – это медленная, бесконечная пытка.

И все же я не печалюсь. Когда придет смерть, я буду помнить добро, которое ты сделала, и добро, которое я сделала ради тебя.

Дорогая Эл. То, что любят, никогда не исчезнет. Думаю, мы больше не встретимся, но я всегда буду любить тебя. Я всегда буду тебе благодарна. Ты заразила меня тем летом. Ты посеяла во мне семя добра. Мне потребовалась целая жизнь, но я умираю, зная, что сделала все правильно, в конце концов, что я сделала что-то хорошее.

Я любила тебя, я все еще люблю тебя, и после того, как я уйду, я буду любить тебя.

Навсегда твоя Тедди

Глава 29

Когда мы спускаемся к памятнику в этом нашем последнем путешествии, мое сердце бешено бьется. С тех пор я много раз пересекала луг и входила в сад, но больше не заходила в дом.

Я пишу историю нашей семьи, и она подходит к концу. Может быть, когда-нибудь я ее опубликую. Но, скорее всего, оставлю ее в развалинах Дома бабочек, чтобы она канула в небытие. Когда Элис вырастет, я скажу ей, что она из королевского рода, что, если бы мы жили в другое время, мы с ней были бы королевами этой страны. Я многое смогу рассказать ей, когда она подрастет. Она будет знать, откуда она.

Мама с Элис остались на лугу, а я открываю калитку и выхожу в сад. Волонтеров сегодня нет, они приходят раз в неделю. Бабочки повсюду, как и цветы: пурпурные буддлеи, сладкие розово-красные розы и жимолость. Теперь я знаю достаточно, чтобы опознать ярко-синих Полиомматусов и Голубянок, Рептиц, Махаонов и Крушинниц – белых, оранжево-черных, фиолетовых и щербетно-лимонных, – когда прохожу мимо покрытого лишайником Дома бабочек. Тени удлиняются, совсем чуть-чуть. Некоторые бабочки любят раннее утро, некоторые вылетают вечером. Я постепенно снова узнаю, кто из них кто. Я хочу знать их всех – они проникли в мое сердце. Они тоже мое наследство.

Что-то шуршит, когда я распахиваю боковую дверь. Потревоженная мышь, или лиса, или другое дневное существо – а может быть, кто-то из другого времени, кто жил в этом месте. Но я чувствую, что кто-то наблюдает за мной, и снова меня накрывает чувство, что этот дом жив в других мирах, просто вне досягаемости. Если бы я пришла в нужный момент и вошла в нужную дверь, я смогла бы шагнуть назад во времени и быть там, услышать звон лодки внизу, везущей товары и гостей, воркование голубей в голубятне, шелест юбок миледи, когда она идет по коридорам. Я знаю, знаю теперь, что все они живы – где-то. И может быть, они все сумасшедшие, и может быть, я такая же, но в этот момент я понимаю, почему они добровольно вошли в эту часовню и умерли.