Лето бабочек - [134]

Как же я раньше не догадалась?

Слегка вспотев и дрожа, я перешла дорогу, внезапно уверенная в том, что должна сделать, прежде чем увижу его. Я прошла мимо киоска «Ивнинг Стандард» на Оксфорд-Серкус: «Вторая ночь лондонских беспорядков?» Но я едва могла думать: О боже. Что, если я права?

Поэтому на следующий вечер я заскочила на кухню за яблоком – я поняла, что яблоко помогает мне справляться с головокружением, – перед тем как выйти навстречу Себастьяну, я, к своему удивлению, увидела маму, сидящую на кухонном табурете и пьющую чай. Последние два дня она провела в Оксфорде, посещая школы и библиотеки.

– Привет! – сказала она с удовольствием. – Извини. Я не слышала, как ты вошла.

– Я не знала, что ты вернулась. Как Оксфорд? – Я поцеловала ее и бросила в сумку еще одно яблоко из вазы.

– Это было чудесно. Я встретила другую Нину.

– Правда?

– Да, ей пять лет, и у нее брат по имени Альфи. Она очаровательна. Она была очень рада, что у меня есть дочь по имени Нина.

– Это здорово, – сказала я и откусила яблоко.

– Ты в порядке?

– Просто устала. Было приятно вернуться туда?

– Ох. – Она положила руки на кухонный стол. – Знаешь, это было чудесно. Я пошла в Ориел Колледж и Бодлианскую библиотеку. Я даже снова съездила в Брасенос. Сказала портье, что это колледж моего мужа, и он позволил мне осмотреть двор. – Она остановилась и улыбнулась. – Я забыла, что оттуда можно увидеть библиотеку. И небо – его комната была наверху, и мы смотрели на звезды. – Она теребила ожерелье. – Я кое-что вспомнила, когда мы были там. Кое-что, что он мне рассказывал.

– Что рассказывал?

– Он сказал, что дома ему было всегда холодно. А в Оксфорде тепло. Когда он рос, он совсем не видел солнца, потому что его комната выходила окнами в лес, а в доме всегда было сыро. – Ее глаза наполнились слезами. – Вот почему ему нравилось находиться в этой комнате. Небо. И с тех пор, как мы съездили в Кипсейк, прошло уже почти два месяца, но я продолжаю об этом думать. И, читая мемуары твоей бабушки: «его тревожная улыбка», – вот что она сказала о своем сыне, Нина, о его тревожной улыбке, и я не могу перестать слышать эту фразу, как это грустно, как она поступила с ним, ведь у него не было ни шанса. Помнишь?

– Да. – К тому времени я столько раз перечитала «Лето бабочек», что запомнила все. – Хотя не знаю. Бедная Тедди. Думаю, она хотела как лучше.

– Нет, не хотела! – сказала мама с легким смешком. – Я думаю, она была очень плохим человеком, Нина. Извини. Так с ним поступить – и я все думаю о том, каким неуверенным в себе он был, когда мы впервые встретились. Каким милым. В нем был какой-то шарм, но он как будто научился этому, как импрессионист учится голосу или когда ребенок копирует другого ребенка в школе.

Я пожала плечами:

– Думаю, он всегда был таким.

– Каким?

– Ну… слабым, – осторожно сказала я, – немного лжецом. Слишком привык полагаться на свое обаяние и шикарный акцент.

Она покачала головой:

– Не думаю, что он всегда был таким. – Она улыбнулась, и я уловила что-то в ее взгляде, когда она вспоминала о нем.

Я так и не рассказала ей о его письме, о том, как он написал, что всегда будет любить ее. Я знаю, это было правильное решение. Развод состоялся, и я надеюсь, что они больше никогда не встретятся, но, как бы наивно это ни звучало, я верю, что они все еще любят друг друга, даже после всего, что было. Не думаю, что когда-нибудь пойму их по-настоящему – ведь чужих отношений не понять, верно? Не говоря уже о собственных родителях. Кто может понять мои отношения с Себастьяном, кроме нас двоих?

– Я даю твоему отцу поблажку, – сказала мама. Он отвез прах и мемуары обратно в Кипсейк. Он выполнил последнюю волю твоей бабушки. В конце концов, он попытался исправиться.

Но я ничего не ответила. Мы по-прежнему не получали от него никаких известий по поводу развода, кроме как через адвокатов. И я держусь такой установки в отношении моего отца, невидимого Джорджа Парра: скорее всего, я больше его не увижу. И это, по крайней мере, странная ментальная перестройка: отец, который был мертв, но жив в моем воображении, теперь жив и здоров, но для меня умер. Не знаю, как я к этому отношусь. Может быть, когда-нибудь, через пару лет, я просто сяду в самолет и полечу в Огайо, попытаюсь познакомиться с ним, познакомиться с дочерью миллионера Мэрилин. Возможно, все это тоже ложь. Возможно, он совсем другой человек. Это ненормально, как ненормально все то, что связано с историей моей семьи. Я всю жизнь мечтала о большой семье, а теперь понимаю, что наличие и количество родственников не делает тебя нормальным. Совсем не делает.

– Я рада, что ты вернулась в Оксфорд, – сказала я.

– Я тоже рада, – сказала мама. Она встала и поцеловала меня, пальцами смахнув блеск для губ с моей щеки. – Я рада, что вспомнила о нем, о твоем отце. Я хочу, чтобы ты тоже это запомнила, Нина. Что бы ни случилось потом, в то лето он любил меня, а я любила его. В день свадьбы мы были так счастливы. Я хочу, чтобы ты поняла, Нина, откуда ты.

– Мама… – начала я и замолчала.

– Что?

– Ничего. – Я посмотрела на часы. – Мне нужно идти. Я опоздаю.