Летний сон в алых тонах - [66]

Добравшись до записи из Парижа, я щелкаю по ней.

Эйфелева башня.

Так и есть. Во время этой поездки кто-то из девушек купил сувенир в виде Эйфелевой башни. А позже этот некто ударил той самой Эйфелевой башней по голове Каролину и Ину, прежде чем они скончались от удушья. Эту самую Эйфелеву башню я и нашла.

Должно быть, это Эбба. Так и есть. Очевидно, это самая невероятная любовная драма из всех, с которыми я сталкивалась. Эбба была без ума от Бенжамина. Она и сейчас от него без ума. И она убивает Каролину и Ину, чтобы убрать соперниц с дороги. Чтобы заполучить его себе. Быть может, еще будучи ребенком, ее травмировала смерть Юсефины. Быть может, она психически больна.

Я таращусь на снимки на стене. Должно быть, так оно и есть. Рози ни в чем не виновата. Совершенно. Рози, она…

Снова раздается стук в дверь. Мое сердце пропускает удар.

Дьявол. Она вернулась. Я так быстро вскакиваю с дивана, что кровь приливает к голове. Мне становится дурно.

Бум, бум, бум.

– Силла?

Я вздрагиваю. Там, снаружи… это не голос Рози.

Я подхожу ближе к двери.

Пытаюсь дышать глубоко и размеренно.

– Силла, вы дома?

Юный голос. Не могу понять, кому он принадлежит, но я явно его знаю. Это же не Эбба?

– Силла, это я, Йенни.

Я еще крепче сжимаю телефон во тьме. Йенни? После чего отпираю замок и приоткрываю дверь. Так и есть. Снаружи стоит Йенни. Лицо ее обклеено кусочками пластыря, а из одежды только сине-белый халат, которые выдают пациентам в больницах.

– Ой… привет, Йенни.

– Здравствуйте.

Дрожащий испуганный голосок.

– Простите, что стучусь к вам посреди ночи.

– Ничего страшного. Но разве ты не должна сейчас лежать в медпункте? Они там позаботились о тебе?

– Да, они промыли мне раны. Это оказались всего лишь небольшие порезы. Мама уснула. Но я боюсь там оставаться. Мне страшно. Поэтому я пришла сюда. Они не видели, как я сбежала. И я помню, как вы сказали… что я могу зайти к вам на чашку чая в любое время, когда захочу. Или нет?

Глава тридцать четвертая

Я наполнила зеленую кастрюльку водой. Поставила ее на плиту. И теперь мы ждем, когда она закипит. Йенни уселась на диване позади меня. Я спиной к ней.

Горло словно удавкой сдавили. Мне нечем дышать. Пульс зашкаливает. Но я стараюсь изо всех сил, чтобы Йенни ничего не заметила. Чтобы подумала, что я дрожу только потому, что на улице идет дождь и мои длинные волосы до сих пор не высохли.

Я поворачиваюсь к Йенни. Она сидит, обхватив себя руками. Глядит на меня. Улыбается. И я улыбаюсь ей в ответ. Сердце едва не выпрыгивает у меня из груди.

Когда я впустила ее в дом, у меня в голове словно что-то щелкнуло и все встало на свои места. Но в то же время я не понимаю. Решительно не понимаю.

Она сидит у меня на диване, улыбается мне, а я вижу у нее во рту два остреньких клыка, и тотчас же понимаю, кто передо мной.

На плите начинает булькать кастрюля. Вода закипела.

Я выключаю конфорку, кладу в каждую из двух керамических кружек по пакетику «Эрл Грей» и заливаю кипятком. Оборачиваюсь и вижу, что она сидит и внимательно смотрит на стену перед собой. Разглядывает все эти фотографии.

– Интересуешься убийствами? – спрашивает она меня.

Мои руки мелко дрожат, когда я иду к дивану. Горячий чай бултыхается туда-сюда, грозя выплеснуться наружу. Посреди комнаты я останавливаюсь и поворачиваюсь к стене, на которую она смотрит.

– Да. Я же говорила, что я… криминальный репортер.

Опять вранье. А что, если она насквозь видит мою ложь?

Я гляжу на фотографию на стене. Не на ту, с Каролиной и ее подругами, а ту, где запечатлена маленькая девочка и ее мама. Маленькая девочка с косичками, которые были у нее десять лет назад. Маленькая девочка, которую узнала Рози. И которую она же видела играющей с Каролиной и компанией.

Маленькая девочка с большими клыками во рту.

И следом я перевожу взгляд на другой снимок. Который я повесила на стену перед тем, как мы с Рози отправились в бар.

Фотография мамы Йенни. Жены Людвига Аксена, Лены. Я сделала ее тайком, когда они с Йенни готовили завтрак. И на шее Лены виднеется темное пятно. Родимое пятно, как я тогда подумала.

Но теперь-то я понимаю. Это вовсе не родимое пятно.

Это след от сведенной татуировки.

Татуировки в виде большого скорпиона.

– Садись, – говорит Йенни.

Ее голос внезапно обретает твердость. В нем нет уже страха, который звучал, когда она стояла на пороге моего домика. Только решимость.

Я делаю, как она говорит. Присаживаюсь на диван рядом с ней, как можно дальше от края, и протягиваю ей кружку.

– Ты дрожишь, – говорит она. – Тебе холодно?

Я качаю головой. Сглатываю слюну во рту. Пытаюсь заговорить, но слова выходят только по частям:

– Н-н-е-т-т… я п-п-росто п-п-ромокла п-п-о-д-д-д-д-ождем…

Она смотрит на меня не мигая. Эта молоденькая девушка с темными, кудрявыми волосами. Которые наверняка выглядели рыжими, когда Пол увидел ее стоящей и разговаривающей с Бенжамином в тот праздничный вечер. Потому что они стояли под разноцветными фонариками.

Она улыбается.

– Ты боишься меня, Силла?

– Что? С чего мне тебя бояться?

Я пытаюсь выглядеть беззаботной, но у меня даже губы дрожат.

– Потому что ты догадалась. Верно?

– О чем ты говоришь?