Летний домик с бассейном - [10]

— Возможно. Вполне возможно. Он бывал у меня, правда время от времени. Когда в чем-нибудь сомневался. Или хотел узнать мнение другого врача. Я… я друг семьи.

— А по какой причине он приходил к вам в октябре, доктор Шлоссер?

— Так сразу и не вспомню. Нужно посмотреть записи.

Маасланд быстро покосился на Юдит, потом снова перевел взгляд на меня.

— По словам господина Мейера, в октябре прошлого года вы сказали ему, что нет ни малейшего повода для тревоги. А ведь уже тогда у него проявились первые симптомы болезни.

— Я не могу сейчас сказать точно. Возможно, он уже тогда о чем-то меня спрашивал. Возможно, что-то чувствовал и просто хотел, чтобы я его успокоил.

— Во время упомянутого октябрьского визита вы брали у господина Мейера биопсию, доктор Шлоссер? И затем отослали к нам на анализ?

— Думаю, это я бы определенно запомнил.

— Мне тоже так кажется. Тем более что изъятие ткани сопряжено с известным риском. В худшем случае оно способно ускорить развитие болезни. Надеюсь, вы отдаете себе в этом отчет, доктор Шлоссер?

Капот двигателя. Я мог его открыть, но не имел права трогать проводки и шланги.

— Особенно странно, что господин Мейер все это прекрасно запомнил, — продолжал Маасланд. — Что вы отправите биопсию на анализ. А он позднее позвонит вам, чтобы узнать результат.

Ралф Мейер умер. Его тело, вероятно уже порядком остывшее, лежало в нескольких метрах от нас, за зеленой дверью с табличкой «СОБЛЮДАЙТЕ ТИШИНУ». В палату не войдешь, не спросишь у него, не ошибся ли он вчера с датой.

— В данный момент я не могу припомнить, — сказал я. — Мне очень жаль.

— Как бы там ни было, биопсия к нам не поступала.

Вы же понимаете, чуть не сказал я. Понимаете, что в предпоследний день своей жизни Ралф Мейер начал изрядно все путать. Из-за медикаментов. Из-за ослабленного состояния. Но я промолчал.

Тогда в разговор вступила Юдит Мейер:

— Октябрь…

Маасланд и я посмотрели на нее, но взгляд Юдит был устремлен на меня одного.

— Ралф тревожился, — продолжала она. — Ему предстояли почти двухмесячные съемки в Италии. Через несколько дней он должен был выехать туда. Он говорил мне, что, по-твоему, все это пустяки, но на всякий случай ты что-то послал в эту больницу. Чтобы его успокоить.

— Мы ничего не получали, — заметил Маасланд.

— В самом деле очень странно, — сказал я. — Думаю, я никак не мог бы забыть такое.

— Потому-то я и пришел к вам, госпожа Мейер, — сказал Маасланд. — Мы считаем дело слишком серьезным, чтобы оставить его без внимания. И намерены копнуть поглубже. Я хотел просить вашего разрешения на вскрытие.

— О нет! — воскликнула Юдит. — Вскрытие? Это необходимо?

— Оно позволит нам и вам тоже, госпожа Мейер, составить более четкую картину случившегося. Вскрытие показывает многое. Например, мы увидим, вправду ли у вашего мужа брали биопсию и когда. За последние годы методы исследования усовершенствовались. Если биопсия имела место, можно с очень большой точностью определить, когда ее брали в первый раз. С точностью не просто до месяца, но до дня.

7

Спустя всего три недели после того, как Ралф Мейер полтора года назад неожиданно пришел ко мне на прием, в почтовый ящик бросили приглашение на премьеру «Ричарда II». Вскрывая конверт, я ощущал те же физические симптомы, какие вызывали у меня все приглашения. Сухость во рту, замедленное сердцебиение, влажные кончики пальцев, давление изнутри глазниц и боязнь, как в дурном сне, в кошмаре, когда заезжаешь в жилой массив района новостроек, сворачиваешь налево, потом направо, а выбраться не можешь, обречен кружить там много дней.

— Ралф Мейер? — удивилась Каролина. — В самом деле? Я и не знала, что он твой пациент.

Каролина — моя жена. На премьеры она никогда со мной не ходит. Как и на книжные презентации, вернисажи и ретроспективы на кинофестивалях. Ее они пугают еще больше, чем меня. И я редко настаиваю. Хотя иной раз буквально на коленях умоляю пойти со мной. Тогда она знает, что дело серьезное, и без протестов составляет мне компанию. Но я этим не злоупотребляю. К мольбам на коленях прибегаю лишь в случаях крайней необходимости.

— «Ричард Второй», — сказала она, развернув пригласительный билет. — Шекспир… Ах, почему бы и нет? Я иду с тобой.

Мы сидели на кухне, завтракали. Дочери уже ушли в школу. Лиза, младшая, в среднюю школу поблизости, за углом, Юлия на велосипеде укатила в лицей. Через десять минут явится мой первый пациент.

— Шекспир, — заметил я. — Это же минимум три часа.

— Зато с Ралфом Мейером. Ни разу еще не видела его живьем.

Когда моя жена произносила имя актера, взгляд ее подернулся мечтательностью.

— Что смотришь? — спросила Каролина. — Сам ведь прекрасно знаешь. Любой женщине любопытно поглядеть на этого Ралфа Мейера. Тут и три часа не срок.

Словом, через две недели мы отправились в Городской театр на премьеру «Ричарда II». Я не впервые шел на шекспировский спектакль. Видел их уже штук десять. «Укрощение строптивой», где все мужские роли играли женщины; «Венецианского купца», где все актеры были в подгузниках, а все актрисы — в мусорных мешках и с пакетами из супермаркета на голове; «Гамлета» с монголоидами, ветряками и (дохлым) гусем, которому на сцене отрубали голову; «Короля Лира» с экс-наркоманами и сиротами из Зимбабве; «Ромео и Джульетту» в недостроенном туннеле метро, где по стенам текла сточная вода, а на ее фоне проецировались слайды концлагерей; «Макбета», где все женские роли играли голые мужчины, единственной их одеждой был шнурок на заду, а на сосках висели наручники и гири, звуковое же сопровождение составляли пушечные выстрелы, номера из альбомов группы «Radiohead» и стихи Радована Караджича. Помимо того что духу не хватало разглядывать, как наручники и гири прикреплены к соскам (или продеты сквозь них), главной проблемой опять было течение времени. Мне вспоминаются задержки авиарейсов, бесконечные задержки на полдня и дольше, которые протекали вдесятеро быстрее этих спектаклей.