Летние учения - [18]

Сел в лодку, потянулся снять цепь с кнехта, но передумал. Опустил руку в прозрачную зеленоватую воду, вынул и утер лицо, чувствуя соль и запах моря.

– Ты еще можешь пойти тем путем, каким хотел идти сначала, – раздался позади знакомый голос. Оливио вздрогнул, но оборачиваться не стал. И не ответил.

Говорившая спустилась по лестнице ниже, села на ступеньку рядом с лодочкой:

– Теперь ведь в Ийхос Дель Маре тебе идти не придется. А в Морской Академии уже побоятся допускать подобное. И ты сможешь стать капитаном, как и хотел когда-то. И вернуть себе всё, что у тебя отобрали. Стать графом Вальяверде… и жениться на той, что тебе по сердцу и любит тебя. Как ты и желал бы на самом деле. Ведь променять всё это на служение и груз обетов до конца дней – тяжкий выбор. Подумай, Оливио. Прямо сейчас ты можешь уйти из Корпуса. Это последняя возможность, другой больше никогда не будет.

Оливио и правда думал об этом. Довольно часто с того дня, когда решением королевского суда графа Вальяверде лишили титулов и прав, а самому Оливио вернули фамилию и право наследования. Тогда же, на том суде, Оливио сказал, что он паладин, и право наследования ему ни к чему. Но верховный судья на то ответил, что в жизни случается всякое, и у Оливио всегда остается возможность отказаться от обетов, потому что он старший в роду и его право на наследование больше права его младшего брата Джамино, который к тому же не очень крепок здоровьем.

Он снова взялся за цепь, перебирая пальцами черные звенья. Но так и не снял ее с кнехта. И сказал:

– Нет.

Повернулся, поднял голову и посмотрел на ту, что сидела так близко, на расстоянии вытянутой руки. Чуть не задохнулся, встретив ее сияющий синий взгляд, но сказал твердо:

– Нет, моя Донья. Я молил Тебя о помощи и защите – и Ты дала их мне, не требуя ничего взамен. Наверное, я всегда знал, что Ты отпустишь меня, если я попрошу… И я безмерно благодарен за эту возможность. Но я решил служить Тебе не только в благодарность, но и потому, что сам этого желаю, просто понял это не сразу. Я Твой, моя Донья.

И он склонил голову.

Она коснулась его волос, мягко провела по ним ладонью:

– Ты выбрал, мой Оливио… И я принимаю твой выбор.

И она исчезла, а Оливио, чувствуя невероятное облегчение, выбрался из лодки, скинул сандалии, тунику и штаны, и прыгнул в море с лестницы, нырнул глубоко, глубже, чем когда-то нырял здесь. Подплыл под водой к самому низу лестницы и по скользким от водорослей ступеням вышел из моря. Кастель Вальяверде, облитый полуденным солнцем, уже не казался таким мрачным, как раньше. Это снова был дом – место, где его, Оливио, всегда будут рады видеть, каким бы путем он ни шел в своей жизни. Оливио наклонился поднять одежду – и увидел, что вместо плайясольской летней туники на мраморных ступенях лежит его паладинский мундир, а рядом – меч. Он оделся, чувствуя, как накатывает дикая усталость и сонливость, едва застегнул последние пуговицы и надел перевязь, как сон его одолел, и он заснул, растянувшись на широкой мраморной ступеньке.

Жоан

Конечно, Жоан знал, что ближе к концу обучения его ждет испытание духа – дедушка Мануэло позаботился о том, чтобы рассказать внучатому племяннику побольше о традициях Корпуса и в том числе об особенных паладинских духовных практиках. Но знать – одно, а самому испытание проходить – совсем другое. Потому что в этом испытании каждый сталкивается с чем-то своим – кто с соблазнами, кто со страхами, кто оказывается перед нелегким выбором.

Он стоял во дворе родного дома. Всё было настоящим, словно он и вправду перенесся туда. Даже время суток то же самое – ближе к полуночи. В усадьбе светилось только одно окно – в гостиной. В ветвях старых абрикос и яблонь горели маленькие светошарики, создавая мешанину световых пятен на потрескавшихся известняковых плитках двора и игру теней на беленых стенах усадьбы. Жоан подошел к двери, и только протянув руку, понял, что реальность здесь другая. Это была его рука, крепкая, с широкой ладонью и сильными пальцами рука мужчины из рода Дельгадо – но не юношеская, а мозолистая, огрубевшая и жилистая. Жоан не удивился: в этой реальности мистического сна могло быть что угодно.

Толкнул незапертую дверь и вошел в вестибюль. Здесь все было так, как всегда, только на полу лежал другой ковер, а двери в гостиную сверкали новым лаком и витыми бронзовыми ручками, куда более изящными, чем помнил Жоан. В гостиной светился один светошар, горел камин, у которого в глубоком кресле кто-то сидел. Второе кресло рядом пустовало. Жоан оглядел гостиную. Поменялась обивка на диване и креслах, стулья теперь были другие и пуфики тоже. Столики остались старые, как и банкетка. В стеклянном поставце в углу, где хранились паладинские награды предков, появилась новая полочка с наградными знаками, а на стене, в ряду портретов – дедушка Мануэло и отец, дон Сезар. Жоан сморгнул слезу, повернулся к камину. Там над каминной полкой в большой раме красовался этюд маэстрины Сесильи, тот самый, для которого Жоан ей позировал в роли Поссенто Фарталлео. А на крюках у камина висел паладинский меч.

Жоан подошел к камину, обошел занятое кресло.