Летная погода - [17]

— Не будем гадать, отец, — закончил он свой диалог с Закиряном, — возьмем Лобуду — тебе по обоим адресам телеграммы пошлем. Приедешь?

— Не побоюсь, — твердо сказал старик.

* * *

С аэродрома Саблин помчался к Гридневу. О Паршине он уже говорил Корецкому, значит, Гриднев тоже знает. А на доклад полковнику хватило материала о Закиряне.

— На опознание приедет, — резюмировал капитан свое сообщение о поездке в Армению. — Только боится, что опознать не сможет из-за возрастных изменений. Предположил, что Лобуда мог сделать пластическую операцию.

— Где? — перебил Гриднев. — В Измаиле или в Одессе? Вы, конечно, проверите. Другие места пребывания Лобуды в Советском Союзе нам не известны. Закирян тоже ничего о них не знает. С чего же вы начнете розыск?

— Мне думается, — замялся Саблин, — что все-таки с Паршина.

— Я видел его. К сожалению, вы правы. «Что-то похожее» — еще не сходство.

Вошел Корецкий.

— Сядь, — продолжал Гриднев. — Разговор пойдет о Паршине. О Закиряне советоваться незачем. Все ясно. Лобуда действительно был связан с гестапо и лично уничтожил все доказательства этой связи при отступлении немецко-фашистских войск из Одессы. Тогда же было, вероятно, согласовано и его пребывание в СССР в качестве абверовского или гестаповского разведчика. Может быть, рассчитывалось и длительное оседание его у нас. Для опознания Закирян приедет, хотя и не уверен, что сможет его опознать. Боится, что помешает пластическая операция. Мог ее сделать Паршин?

Корецкий ответил сразу же:

— За двадцать лет его работы главным бухгалтером у Боголепова никаких изменений в его лице, кроме чисто возрастных, не произошло. Меня в этом уверил начальник отдела кадров, который тоже работает двадцать лет. Такую операцию Паршин мог сделать и раньше, но мог и не делать совсем. Та же причина, что останавливает и нас: возраст и отсутствие ранней фотодокументации. Если бы мы сделали у него обыск, то, вероятно, тоже ее не нашли бы. И никакой умышленности в этом заподозрить не сможем: многие люди не хранят старых снимков. Есть и еще одно у него укрытие — профессия. По немецким анкетам был слесарь, причем обманывать оккупантов он не посмел. А у нас двадцать лет уже работает главным бухгалтером. Главным! Для этого специальные знания нужны, слесарь так легко в главного бухгалтера не превратится. Значит, более двадцати лет назад Паршин где-то на специальных курсах учился, вуз мы уже не предполагаем. Но что все это нам дает? Нуль. И это — если допустить, что Паршин — Лобуда. А если нет?

— Что мы знаем о нем за вчерашний день? — спросил Саблин.

— Немногое. Идя утром на работу, купил в булочной кекс за восемьдесят копеек. В соседней аптеке получил заказанные накануне порошки. Никуда не заезжая и ни с кем не общаясь по дороге, приехал в институт на автобусе № 116. На работе пробыл весь день. Ушел в восемнадцать ноль-ноль после звонка. Домой прибыл на том же автобусе, так же ни с кем не общаясь. Из дома не выходил. Что мы вообще о нем узнали? Тоже не густо. Одинок. В анкете записано: холост. Женских связей не установлено. Друзей нет. В гостя не ходит и к себе не зовет. Выписывает только «Правду». Книги берет из библиотеки. Мы просмотрели его библиотечный формуляр. В основном приключенческая литература и детективы. Не играет ни в домино, ни в карты. Раз в неделю ходит в кино. Преимущественно на дневной сеанс по субботам. Кинотеатр у него напротив, только перебежать дорогу. Лечится в той же поликлинике, к которой прикреплены работники института. Лечащий врач — Земскова. Никаких серьезных заболеваний у него за годы ее работы в поликлинике она не наблюдала. Мы заглянули и в его больничную карточку: грипп, легкий катар желудка, глаукома тоже в легкой форме, частые жалобы на бессонницу. Примерно все.

Саблин слушал и запоминал. Он подивился точности этой характеристики, раскрывающей личность. Сумма обобщенных мелочей создавала духовный облик человека. Если б он, Саблин, был актером, то перед ним, в сущности, намечался характер, которому не хватало только слов, чтобы получился сценический образ.

— А как зовут Паршина? — спросил Гриднев с потаенным подтекстом, словно это имя для него имело свое значение.

— Серафим Петрович, — сказал Корецкий.

— А вы помните отзыв к паролю абверовского агента в Измаиле: «Мне отдашь. Меня Серафимом кличут»?

— Так ведь это отзыв для самого агента.

— Его мог заимствовать и Лобуда. Конечно, Паршиных с таким именем и отчеством в Москве не меньше десятка. Думаю, придется проверять каждого. Кроме того, капитан, вы забыли о кличке «Юркий». Вот и проверяйте. Корецкий займется Паршиным с его однофамильцами, а вы, Саблин, по своим каналам поищите Юркого. Наблюдение за нашим Паршиным продолжать.

Глава десятая

Гриднев один. Галка ушла на просмотр французского фильма, который он уже видел. Читать не хочется. Мешают раздумья, бегут обгоняющие друг друга мысли, связанные с задачами, поставленными ему работой. Их две. Уберечь Максима от возможных происков способного на грязное дело врага. И вторая: найти заброшенного резидента, десятки лет таившегося под маской честного советского работника, но каждую минуту готового действовать по приказу хозяев. Является ли таким резидентом бывший гестаповец Лобуда, может быть укрывшийся под личиной Паршина? Есть и третья задача, которая может стать первой. Связаны ли два имени: Хэммет и Лобуда или, возможно, Хэммет и Паршин? Если поступит приказ хозяев, то Хэммету обязательно потребуется агент для связи с Максимом, если тот поддастся на шантаж или посулы. Но Максим — чистый, честный и порядочный человек, что уже известно. Не зря он, Гриднев, ездил в Туркмению, проследив всю линию жизни Максима Каринцева с детских лет, когда формируется и воспитывается характер. Только одно непросветленное пятно в этой жизни: отец. Где он жил и где доживает, кем стал и как умер, если скончался, никому не известно. Но, может быть, эту тайну купил или получил от своих хозяев Хэммет? Иначе чем же объяснить его настырную пляску вокруг Максима? Не каждый научный талант интересует чужого разведчика, а только тот, кого можно напугать иль купить. Максим не из тех, кто продается, но если отнять у него науку, как он поступит? И есть ли такая сила у Хэммета, чтобы эту науку отнять?