Летчики - [31]

— Выходит, пока хватает, — согласился Мочалов, — но боюсь, что ненадолго.

Улыбка на лице Ефимкова пропала.

— Никак мы с тобой не договоримся, товарищ командир. Ты меня не понимаешь, я тебя. Вот сейчас мы не на службе и ты для меня не командир эскадрильи Мочалов, а только старый фронтовой друг «Сергей-мыслитель», как тебя в полку называли…

— А ты «Кузьма-великан».

— Добро, — охотно согласился Ефимков, — стало быть, поладили. Так вот мне и хочется у тебя, моего друга, допытаться о том самом, чего капитан Ефимков не понял в действиях командира эскадрильи майора Мочалова.

— Допытывайся, — улыбнулся Сергей.

Кузьма опять тяжело опустился на кровать.

— Давай разберем. По-моему, раз ты назначен командиром эскадрильи, тебе и карты в руки. Иди в классы, на полигон, на аэродром, изучай там подчиненных, выясняй их ошибки, находи пути для исправления. А ты в первые дни гораздо больше внимания на казарму и внутренний распорядок обратил, чем на полеты. На первом построении ты сделал замечание лейтенанту Спицыну за то, что тот небрит. Спицын в летном деле талант, этот мальчик с будущим. Так и оценивать его, на мой взгляд, надо не по тому, как он выбрит — хорошо или плохо, а по тому, как он владеет машиной, как ведет себя в воздухе, дерется в учебных воздушных боях. Каждый офицер достаточно сознателен, чтобы понимать, что в строй небритым становиться плохо, что пуговицы на шинели должны блестеть. Я знаю, все это надо, но почему ты начал с этого, а не с главного — с полетов?

Глаза Ефимкова пристально глядели на товарища. Обиды в них за то, что он, Мочалов, приняв эскадрилью, пошел, по мнению Ефимкова, каким-то другим путем, отвергнув проверенные Кузьмой методы, не было. В них отражалось одно недоумение.

Мочалов ответил не сразу. Он протянул правую руку, будто желая размяться, и ухватился за край стола. Под вздернувшимся рукавом фуфайки обнаружилась синяя татуировка. Сергей Степанович задумчиво улыбнулся.

— Видишь, Кузьма, — вздохнул он, — твой метод грубого сопоставления к нашему разговору не подходит. Ты пытаешься убедить, что ярко начистить пуговицы на шинели — одно, а метко отстреляться по конусу — другое. А я уверен, что между этими отдаленными явлениями существует определенная связь. Если молодой летчик не приучен к порядку на земле, он и в воздухе не будет собранным. Каждый, в том числе и летчик, воспитывается все-таки на земле. Сколько нам усилий нужно затратить, чтобы воспитать, к примеру, того же Железкина или сделать хорошим летчиком Пальчикова!

— А я бы не стал на них время тратить, — махнул рукой Ефимков. — Наша эскадрилья передовая, а они ее назад тянут…

— Что же ты бы с ними сделал?

— Добился, чтобы перевели в другую эскадрилью, в ту, которая послабее нашей.

— А из отстающей взял бы да и перевел в нашу всех отличников, — иронически усмехнулся Мочалов. — Так, что ли? И стала бы наша эскадрилья самой что ни на есть передовой, и силенок никаких терять на воспитание и обучение не надо. Эх, Кузьма, Кузьма! До чего же все у тебя просто!

— Да нет, Сережа, я пошутил, — неохотно отступил Ефимков. — А вообще жаль, что и тебе, командиру, и мне, твоему заместителю, приходится много времени тратить на таких, как Железкин. Я полагаю, что все внимание нужно отдавать летчикам.

— Неверно, — твердо сказал Мочалов. — А воспитание сержантов и солдат разве менее важно?

Коротко остриженная голова Ефимкова закачалась, как маятник.

— А я бы все-таки на девяносто девять процентов занимался летчиками, — вставил он упрямо.

Они так и не сговорились.

Стоя в дверях в нахлобученной на голову шапке, Ефимков обвел глазами комнату товарища и с хозяйским видом сказал:

— Не нравится мне твоя спартанская обстановка. Ни к чему все это. Скажу Гале, пусть она пока тебе хоть занавески даст.

— Придумал! — добродушно засмеялся Мочалов. — Ты мне еще горшки с геранью принеси да кенаря в клетке для полноты счастья. Марш домой!

Мочалов весело подтолкнул товарища в спину и закрыл за ним дверь.

Оставшись один, он задумался. Невольно набежали тревожные мысли: правильно ли все-таки начал он свою деятельность? По опыту Мочалов знал, что к новому командиру в подразделении, пока не покажет он себя в воздухе, относятся настороженно. И если новый командир в первых учебных полетах сбросит бомбы мимо цели, сделает «козла» на посадке или неумело выполнит пилотаж, то каким бы теоретически подготовленным он ни был, как бы хорошо ни проводил методическую работу на земле, авторитет его будет невысок. Здесь вступала в силу неумолимая логика, по которой авиационный командир завоевывал себе авторитет прежде всего личным примером. Никто не знал в эскадрилье, что Мочалов и Ефимков когда-то служили вместе, вместе летали на боевые задания. Сергей был благодарен другу за то, что на службе тот держался, ничем не обнаруживая их близких отношений. Так было лучше. Но в этом была и другая сторона. Летчики, любившие Ефимкова, надеялись, что его и утвердят командиром после временного пребывания в этой должности. Приезд Мочалова явился для них неожиданностью. Сергея Степановича встретили с холодком. Когда Мочалов вместе с командиром части поднялся на самолете в воздух, за полетом наблюдали десятки пристальных взглядов.