Лестница в небо, или Записки провинциалки - [2]

Они принесли тарелку с чем-то мерзко пахнущим и поставили на мою тумбочку. Я уже не ела три дня и абсолютно не испытывала чувства голода. Соседки испытующе смотрят на меня и ждут откровений. Не могу ничего о себе рассказывать — слишком слаба, морально и физически. Несостоявшееся бегство и внезапная болезнь выбили меня из колеи. Ощущение такое, словно повисла между небом и землёй. Здесь — обрубила все концы, распрощалась с городом и подругами, и туда — не попала. Эта больница — словно некое чистилище между прошлым и будущим. От прошлого я уже открестилась, к будущему не готова, но отчаянно лезу в образовавшуюся щель, не зная, что ждёт меня по ту сторону.

Монотонно стучат ложки. В серую палату белым квадратом окна врывается ранняя зима. Сидя на постели, я вижу, как во двор больницы лошадь втащила телегу с бидонами. Зычно что-то кричит сестра-хозяйка, выскочившая во двор в халате и в тапочках на босу ногу. На белом снегу — россыпи кровавых пятен. Это рябина разбросала созревшие плоды — подспорье для замерзающих воробьёв.

Нахальная ворона топчется по подоконнику и клюет в стекло, выпрашивая подачку. Поплотнее закутываюсь в тощее одеяло, поворачиваюсь к стене и замираю. Позавчера у меня был выкидыш.

В самолёте соседствую с молодой американской парой. Ну и хорошо, что не нужно ни с кем разговаривать. Краешком глаза подглядываю, как они разделываются с принесённым обедом — сама ни за что бы не разобралась с назначением всех этих баночек и коробочек. Под крылом самолёта сменяют друг друга зелёные квадратики полей, расчерченные ровными стрелками дорог. Это миниатюрная Ирландия. Здесь у нас пересадка. Я опять растерялась от невероятных размеров здания аэропорта, где нужно было поскучать три часа в ожидании рейса до Майами, а также от непривычной роскоши, чистоты и блеска. К тому же оказалось, что совершенно не понимаю разговорный английский, изучению которого посвятила столько времени, и с трудом в баре заказала для себя чашечку кофе у надменного бармена.

Я боялась, что не разберусь, куда нужно идти, боялась, что самолёт улетит с моими вещами, а я останусь здесь, потеряюсь среди рядов красных пластиковых стульев и стеклянных витрин. Похоже, что не одну меня одолела временная паранойя. Вскоре пассажиры нашего рейса сбились в кучку посреди зала, напоминая испуганное стадо — никто не отходил даже поглазеть на заманчивый заграничный товар, более похожий на музейные экспонаты. Женщины, посовещавшись, толпой отправились в туалет, где их ожидали новые чудеса. Опять невероятная для неприхотливого россиянина чистота и устройства, откликающиеся на совершенно другие, чем в привычно грязных, лаконично оформленных в стиле «злая аскеза» совковых сортиров, манипуляции.

Вспотевшие, раскрасневшиеся и злые от напряжения, чувствуя себя законченными идиотками, мы отчаянно сражались с кранами, не дающими воду, пока кто-то не догадался поднять вверх ручку, с дверьми, которые открывались не в ту сторону, защёлкивались и не выпускали, с унитазами, которые оглушительно ревели и низвергали водопады воды. Потом нестерпимо хотелось украсть кусочек мыла в яркой обёртке, тюбик шампуня или рулон цветной туалетной бумаги.

Наконец вежливая чиновница на ломаном русском объявила номер нашего рейса, и мы гуськом потянулись за ней в самолёт. На ходу знакомлюсь с какой-то девушкой — зовут её Людмила, и она летит в Майами, как и я, к жениху, которого никогда не видела. Я не хотела никому о себе рассказывать, но девушка оказалась настырной, она буквально клещами вырвала из меня информацию, и я даже даю ей номер телефона майямского жениха.

Итак, лечу в Америку. Начинаю своё путешествие по ней с солнечной Флориды. Полёт в неизвестность, полёт в беспредельность, полёт в пустоту. Лечу в новую жизнь с ободранными внутренностями и душой. Не люблю размазывать несчастья и упиваться ими. Из любой ситуации, даже самой безнадёжной, есть выход. Любая рана заживает. Нужно только очень захотеть. У меня до смешного банальная ситуация, обычная житейская история. Мы встречались пять лет. Практически были мужем и женой, и нас все друзья, знакомые и соседи воспринимали как мужа и жену. Все, кроме него. Месяца два назад, ещё держа меня в объятиях, он радостно похвастался, что женится. Не на мне, конечно. Я для него — потрясающая подружка, и он надеется, что наши встречи не прекратятся с его женитьбой, только из явных перейдут в тайные.

Тогда я просто молча ушла. Недели две в беспамятстве валялась на своей тахте, не отвечала на телефонные звонки и никому не открывала дверь. Мне казалось, что жизнь закончилась. Умом я, конечно, понимала, что вселенской катастрофы не произошло, что нужно сгруппироваться и — жить. Пройдёт время, и будет у меня другой возлюбленный, может быть, даже лучше прежнего. Но… Всё вдруг разом потеряло смысл. Исчезли цвета, звуки и запахи. Я очутилась в безвоздушном пространстве, в липкой гнетущей тишине и одиночестве.

Потом в один прекрасный день заставила себя подняться, привести в порядок и пойти на работу. Сотрудники, недавние друзья, отводя глаза, сказали, что меня вызывает главный. Тот как-то до обидного спокойно сообщил, что уволил меня за прогулы. Я собрала свои нехитрые принадлежности — чашку, баночку с сахаром, записную книжку и, пустая и свободная, вышла на улицу. Под сердцем я уже носила дитя.