Лестница к звездам - [25]

— Я поклялась не прикасаться к тебе до тех пор, пока Ася не поправится совсем. Но я не сдержала своей клятвы. Со мной случилось то же, что когда-то в Крыму. Я пришла в себя только возле твоей постели.

Она хотела сказать что-то еще, но лишь судорожно вздохнула.

Не зажигая света, он налил им обоим ликера в рюмки. Он редко пил спиртное, особенно ликер, но ничего другого в доме не оказалось. Он сейчас не мог обойтись без помощи извне, хотя и отдавал себе отчет в том, что помощь алкоголя, вероятно, самая ненадежная в мире.

— Почему ты молчишь, Адам? Ты мне не веришь?

Он выпил ликер и отодвинул рюмку на середину стола. Туда, где лежала рука Евы.

— Я должен сказать правду? — тихо спросил он.

— Может, и нет. Но ведь мы еще никогда не лгали друг другу.

— Когда-то все случается в первый раз. — Он усмехнулся. — Прости. Я сказал глупость.

— Но ведь она здорова. Наша девочка здорова.

— Здорова, — медленно повторил Адам.

— Спасибо, спасибо тебе. — Ева вдруг упала перед ним на колени и, обняв руками за пояс, прижалась головой к его животу. — Мы должны это отпраздновать. Почему мы грустим? Мы не сделали ничего дурного. Мы…

Он осторожно разжал руки Евы и встал.

— Ты куда, Адам? Ты уходишь?

— Да.

— Но что я скажу ей, когда она проснется? Ты придешь к нам?

Он обнял ее за плечи, коснулся губами лба. От этой женщины пахло его Евой, но он знал, что его Ева…

Нет, не умерла. Но с ней случилось превращение. Или же оно случилось с ним?

— Я… я не знаю. Скажи ей, когда она проснется… Передай от меня привет. Я так рад, что она поправилась.

Он сбежал по лестнице и вышел из подъезда.

— Ну что? Когда он приедет? — спросила мать, когда я позвонила ей из автомата на автовокзале.

— Он не приедет. Скажи Еве, чтоб Асю хоронили без него.

Мать была в замешательстве.

— Ты знаешь этих женщин? Что он сказал о них?

— Он любил их обеих, мама. Он не смог выбрать какую-то одну, потому что боялся обидеть другую.

— В результате сделал больно и той, и другой, — заключила мама и вздохнула. — Спасибо тебе, Мурзик. Сейчас я перезвоню Елене Павловне. Она мудрая женщина и все поймет как надо.

— Ты хорошо ее знаешь, мама?

— Насколько один человек может знать другого. — Мама снова вздохнула. — Мурзик, извини, что пришлось тебя потревожить.

— Я хочу пойти на похороны, мама.

— Я позвоню, когда с этим определится.

— Ты тоже пойдешь?

Она ответила не сразу.

— Благодаря Вере я познакомилась с Игорем. Как-нибудь я расскажу тебе об этом поподробней.

— О чем, мама?

Но тут связь разъединилась, а другой двушки у меня не оказалось.

Через какое-то время я узнала, что в день похорон Веры дядя Боря ушел из монастыря. Он не появился и на похоронах Елены Павловны, которая пережила дочку на два с половиной месяца.

3

В поезде я не спала всю ночь — все думала, думала. Нельзя жить, ни о чем не задумываясь, не извлекая уроков, не анализируя, — просто плыть по течению. Недаром еще со школьной скамьи я мечтала о журналистской работе, правда, представляла ее себе совсем другой.

На остановках по окну скользили призрачные блики вокзальных фонарей, в купе долетал сонный голос станционного диспетчера. Потом за окном снова тянулись леса, проносились полустанки, в отдалении светились редкие огни деревень. Люди жили своей привычной жизнью. Я же ехала в неведомое, положившись на слово малознакомого человека. Мама права: я — стопроцентная авантюристка.

На рассвете я приподняла с подушки тяжелую голову и выглянула в окно. Поезд вторгся в степные просторы и теперь мчался по желто-бурой равнине, окаймленной серым небом. Навстречу неслись мокрые нахохленные дома, пирамиды терриконов. В стекло ударяли тугие, как недозревшие вишни, капли дождя.

Мне вдруг захотелось забраться с головой под одеяло, спрятаться от того, что было впереди. Или пересесть на ближайшей станции на встречный поезд и укатить назад, в Москву. Черт с ней, с журналистикой. Тем более что мать права: минимум девяносто процентов пишущей братии на стороне тех, кто больше платит. И все-таки хорошо, что я позвонила Антону: по мне так лучше жалеть о содеянном, чем о не содеянном. Словом, будь что будет.

Вагон слегка покачивало, как лодку на мелководье, при каждом толчке что-то поскрипывало, позвякивало. Сквозь дрему мне чудился шелест морской волны, виделись крупные южные звезды.

Мама называет Антона случайным знакомым. Это потому, что она его совсем не знает, иначе определенно прониклась бы к нему симпатией — Антон умеет завоевывать сердца всех без исключения женщин от десяти до восьмидесяти. Хозяйка дома, где они снимали комнату с верандой, прослезилась, прощаясь с ним, а ее одиннадцатилетняя правнучка смотрела с тоской, как укладывали в машину чемоданы. Случайный знакомый… Ну и что из того, что я познакомилась с Антоном по воле случая?

Я приехала в Анапу с Ленкой Дубровской и пришла в ужас от грязи и сутолоки на городском пляже, тесноты конуры, которую мы делили с двумя студентками из Ростова, длинных очередей в кафе и закусочных и от прочих «прелестей» дикарского быта. Ленка не замечала всего этого, потому что была без памяти влюблена в преподавателя английского, отдыхавшего в санатории «Анапа» с женой и маленькой дочкой. Она целыми днями торчала на санаторном пляже, похожем на большую клетку, и развлекала маленькую Лику, пока Святослав Сигизмундович и его узкобедрая длинноногая мымра заплывали в море. На меня самым гнетущим образом действовала безропотная Ленкина услужливость, покорность, с которой она сносила насмешки в свой адрес красиво развалившейся на топчане Алены, похотливые взгляды Святослава Сигизмундовича, которые он воровато бросал на Ленку и выпендрежных пляжных девочек.