— Лесовичка! — в исступлении вопят ребятишки и стрелой мчатся от нее.
Ксаня злорадствует: «отомстила»!..
Они ее травят, мучают, грозят поколотить, когда она выходит из своего леса за съестными припасами в деревню, — так вот им за это. До смерти напугает их. Она — сердитая, мстительная, злая. Она не простит. Лесовичка ведь она.
Порой ей и самой кажется, что она лесовичка. У других детей есть отец, мать, братья, сестры, родственники. А у нее никого… Откуда она? Не знает Ксаня.
И кажется ей порой, что вышла она из дупла старого дуба… Вышла прямо на лесную поляну и стала жить… Старый лес ее отец. Смолистый воздух кинул и румянец в ее щеки, и жгучий огонь в черные глаза… Лес же дал ей эту силу и смелость, и ловкость руке, и быстроту ногам. И бесстрашной сделал ее старый лес. Ничего она не боится. Ничего! Ночью на кладбище пойдет и мертвецов вызывать станет, в дикой пляске готова кружиться с ними. Или ночью же в самую чащу леса пойдет, дразнит старого лешего, вызывает смуглых зеленокудрых дочек его играть с ней, вызывает и… смеется… Любо ей, любо ждать их и замирать от непонятной сладкой радости в надежде быть услышанной ими. Но они не приходят, — не хотят… Она не их… Она им чужая…
Точно сквозь туман припоминает она женщину чудную, легкую, гибкую, как прутик, — вот-вот переломится… Красавицу мать свою припоминает Ксаня… Давно это было, лет двенадцать назад, а то и больше. Носила ее мать по лесу, прижимала к груди, а сама не то говорила, не то пела… Или другой раз разодетая в белое платье, нарядная, изящная понесет ее, Ксаню, в самую чащу леса, поставит на пень, а сама ходит кругом, что-то странное говорит, то плачет, то смеется, руками машет, то к земле припадет, то опять вскочит на ноги, обоймет Ксаню и нежно-нежно целует и в лоб, и в щеки, и в глаза.
Помнит Ксаня эти поцелуи. Как сказка старого леса приятны ей они… Где теперь мама? Далеко она. Уехала, счастья искать уехала… Не вернется… Дядя Николай говорит — не вернется… Далеко уехала.
— Мама ты моя, мама! — вырывается иногда из уст девочки, и напряженная тоскливая дума роет горячую головку под смоляными кудрями… Личико Ксани становится тогда невыразимо грустным…
А кругом лес колдует…
Колдует лес…
* * *
— Вот тебе одна книга, вот другая, вот третья. Прочти все… особенно эту, про демона, про дьявола, который на землю слезал, монахиню смущал… На, держи…
— Викторинька!
— То-то Викторинька. Рада, небось… Глазенки сверкают… А «Капитанскую дочку» прочла?
— Прочла… Досадно, что храброго капитана убили.
— Уж и досадно!
— Ей-Богу… А про демона как же?
— Ладно, прочтешь и узнаешь. Книги можешь дольше задержать… У тебя в сохранности, знаю.
И высокий сероглазый гимназист лет 16, здоровый, мускулистый и стройный, с открытым красивым лицом и веселым взором, кивнул Ксане.
— Прощай! А вечером придешь на праздник взглянуть? — неожиданно добавил он, останавливая девочку.
— На праздник? — вырвалось изумленным звуком у той. — На какой праздник?
— Вот чудная! Ничего не знаешь! — и гимназист весело рассмеялся… Лесовичка и впрямь!.. Не даром тебя дразнят люди… Кроме своего леса, ничего знать не хочешь… Вот что: для графинюшки Наты устроен бал в замке… Слыхала, небось, что графинюшка приехала? Десять лет дома не была. Все по заграницам лечилась. Видишь, ей наш климат вреден, но теперь, как переехали графы сюда в Розовое, то нашли, что графинюшку можно воспитать и на родине, дома… И вернули… Ну, вот для нее и праздник устроили… Соседи все съедутся… Нарядные, богачи. Фу-ты, ну-ты!
При этих словах гимназист презрительно свистнул и добавил:
— Не люблю я, когда гости у нас. Наши «графинята» еще больше нос тогда задирают… Бестолочь! Кичатся, а чего? — сами не знают… Крестьян из Соневки позвали на розовую лужайку… Пироги для них пекут, пива наварили… Угощенье будет мое почтение, тру-ля-ля… Приходи!
— А никто не увидит?
— Платочек надень — не узнают, или большую шаль… У тебя есть такая, знаю, от матери осталась… Ведь верно есть? Приходи…
— Приду.
И кивнув, в свою очередь, головой мальчику, Ксаня ринулась было к двери. Ей послышались в соседней комнате управительского дома чьи-то легкие крадущиеся шаги…
Сегодня она, по желанию сына управляющего, Виктора, отважилась в первый раз проникнуть в самый дом управляющего, где жил в летнее время у отца гимназист Витя Мурин. Надо было спешить: неровен час — нагрянут…
Уже Ксаня была на пороге, когда мальчик, точно осененный вдруг какой-то лукавой мыслью, сказал, значительно глядя на свою гостью:
— Ты про приключение слыхала?
— Про какое приключение?..
— Да про графское… Их в ту грозовую ночь, пять дней тому назад, лошади понесли на самую на Чертову пасть… Думали — конец пришел… Молодая графинюшка сразу того… «ахи! охи! унеси мои потрохи!» Плачет и кричит: «дайте хоть на копеечку еще пожить!» и тому подобное… Вдруг выстрел прямо в лоб коренной… Коренная бац… Графинюшка «ах!», граф «ох» и давай спрашивать «кто стрелял?» И прыг да скок из своего корыта. Но так и не узнал, кто стрелял… Оказалось, нечистая сила стреляла… Какая-то черная фигура, ростом с маринованную корюшку, и свое имя не говорит… Таинственный незнакомец… Кум дьявола!.. И шут его знает еще кто! На все вопросы молчит или мычит, или сопит, что-нибудь в этом роде… А кучер Андрон и ляпни: «Лесовичка!»
