Лесные солдаты - [6]

– Это провокация!

– Какая ж это провокация? – в голос Ломоносова натекли сварливые нотки. – А товарища капитана тогда за что убили? Это не провокация, это война…

Чердынцев добрался до угла здания, выглянул из-за него. Недалеко, метрах в семидесяти от штаба, цепью шли люди, одетые в чужие мундиры, и поливали пространство перед собою из автоматов. Форму их Чердынцев знал – в училище знакомили. Похоже, маленький боец прав – это не провокация, это нечто большее.

Ломоносов ткнулся ему руками в спину и, тяжело дыша, остановился.

– Назад, боец, – сказал лейтенант, – назад.

– Кто там, товарищ лейтенант?

– Немцы!

Произнёс Чердынцев это слово и отрицательно мотнул головой – не верил в то, что говорил: ведь с немцами же заключён пакт о ненападении, сам товарищ Молотов его подписал… Не может быть войны! И тем не менее глаза не обманывали его. Лейтенант почувствовал, как по спине побежали холодные неприятные блохи, в висках раздался гулкий удар, словно бы его хлобыстнули боксёрской перчаткой на ринге.

Он оглянулся, увидел молодое дерево, с корнем вывернутое из земли снарядом, за ним – тёмную гряду леса. Ощупал пальцами рукоять ТТ, заткнутого за ремень, – с одним пистолетом против нескольких автоматов много не навоюешь. Даже против одного автомата не устоишь.

Увидел, как наперерез шеренге автоматчиков кинулась небольшая согбенная фигурка в нижней рубахе – какой-то бесстрашный боец, не успевший в суматохе одеться, – он с ходу влетел в воронку и оттуда швырнул в цепь гранату.

Цепь сразу поредела на четыре человека.

– Молодец! – оценил действия храбреца лейтенант.

Боец вновь высунулся из воронки, опять взмахнул рукой, но бросить гранату не успел – пуля подсекла его. Боец рухнул в воронку, граната упала на взрыхлённый бортик и скатилась вниз. Чердынцев, увидев это, невольно застонал: не успеет боец выкинуть гранату обратно…

В следующее мгновение из воронки выхлестнуло пламя: граната взорвалась. Всё, храбреца не стало. Сделалось обидно: как же так? Чердынцев зло стукнул по стенке дома, словно бы отзываясь на этот удар, наверху что-то голосисто взвыло, с крыши сорвалось и улетело в сторону несколько тёмных, будто бы обугленных листов железа, тяжёлая простынь вонючего дыма свалилась вниз, накрыла с головой и лейтенанта, и маленького бойца.

– Жалко! – хрипло пробормотал Чердынцев.

Издалека пронеслись несколько пуль, черкнули по срезу стены, выбили густой сноп кирпичной пыли и с разбойным свистом всадились в землю – кто-то из автоматчиков заметил лейтенанта и ударил по нему прицельно.

– Сволочи! – выругался лейтенант.

В угол стены, в самый срез, снова всадилась очередь, выбила новый сноп кирпичной пыли, обдавшей людей с головы до ног, сверху опять рухнула ещё одна шапка тяжёлого густого дыма.

– Война это, товарищ лейтенант, – заведенно пробормотал маленький боец.

Неожиданно он всхлипнул слёзно, в горле у него возник и застрял крик – неведомо, что принесёт эта страшная напасть людям. Во всяком случае, ничего хорошего. Но лейтенант не стал разводить антимоний и вступать с бойцом в дискуссию.

– Отходим, Ломоносов, – он развернулся, отбежал на несколько метров и призывно махнул рукой. – Не отставать!

– Иду, иду, товарищ лейтенант, – грубым баском, в котором прозвучали совсем не к месту детские нотки, отозвался маленький боец и перешёл с шага на бег. – Иду…

Чердынцев сходу перемахнул через увядшие, посечённые осколками кусты, перепрыгнул через поваленный ствол старой липы и, пригнувшись, побежал к темнеющим лесным зарослям. Ломоносов, стараясь не отставать, – за ним.

Два часа спустя они уже сидели вдвоём у небольшого, но жаркого костерка, разведённого в неглубокой песчаной яме.

У запасливого Ломоносова с собою оказалась хлебная горбушка, жёсткая и очень вкусная. Чердынцеву показалось даже, что никогда в жизни более вкусного хлеба он не ел.

– Из хлеба, товарищ лейтенант, вообще удивительные деликатесы можно приготовить, – довольным тоном проговорил Ломоносов, – даже шашлык жарить… Пробовали когда-нибудь хлебный шашлык?

– Нет.

– Сейчас мы это дело и сотворим… И попробуем, – деловито произнёс маленький боец, сорвал длинный тонкий прут, растущий из песка, перочинным ножом отпластал от горбушки небольшую скибку, порезал её на аккуратные кубики. Каждый кубик насадил на прут – получилась шашлычная снизка. Объявил: – Полуфабрикат готов.

Он сунул прут с хлебной снизкой в огонь, подержал немного, повернул. В воздухе немедленно возник вкусный жареный запах. Так пахнуть может, наверное, только свежая ржаная пышка, что иногда перепадала курсантам училища от старательных армейских пекарей – пышки шли поштучно, много их никогда не бывало… Три года провёл Чердынцев в училище, непростые были, конечно, эти годы, но зато – очень счастливые. Другого такого времени в жизни Чердынцева, наверное, уже и не будет.

– Правда, вкусно пахнет, товарищ лейтенант? – спросил Ломоносов и снова перевернул хлебную снизку.

Лейтенант не ответил, приподнялся над ямой, покрутил головой – показалось, что он услышал приглушённые человеческие голоса. Но нет, голосов не было. Лишь птицы возбуждённо галдели – весь лес был наполнен птичьей звенью.