Лесной замок - [4]

И тем не менее я тоже в известной степени одержим Гитлером. Пусть это и одержимость совершенно иного рода. Когда я думаю о том, что собираюсь поведать читателю все, что знаю, меня охватывает волнение, какое испытывает человек, вознамерившийся в глухой ночи броситься с отвесной скалы в чернильно-черную воду.

Однако давайте условимся, что вначале я буду делиться с вами информацией крайне осторожно — и только в той мере, в какой она была доступна в 1938 году члену спецподразделения СС.

Пока вам хватит и этого. Речь идет о частностях, связанных с его семейными корнями. В особом отделе IV-2a, как я уже написал, царила обстановка невероятной секретности. Да и как же иначе? Нам ведь вменялось в обязанность, задавая свои вопросы, искушать сокровенные глубины. Мы жили в постоянном страхе наткнуться на ответы, способные в своей смертельной ядовитости поставить под угрозу само существование Третьего рейха.

С другой стороны, мы были облечены особым доверием. Стремясь нарыть факты, пусть и факты опасные, мы исходили из того, что всегда сможем подкорректировать их таким образом, что их обнародование вызовет у населения дополнительный взрыв патриотизма. Хотя, разумеется, априорных гарантий того, что мы окажемся в силах управиться с каждым из наших эвентуальных открытий, не было. Мы вполне могли наткнуться на что-нибудь взрывоопасное. Чтобы ограничиться одним примером: был ли евреем дед Адольфа Гитлера по отцовской линии?

4

Таков был один из вопросов. Но и остальные звучали едва ли не столь же рискованно. На протяжении какого-то времени мы исследовали наполовину комический, но оттого ничуть не менее деликатный слух о монорхидизме. Действительно ли наш фюрер принадлежал к тем несчастным и, как правило, гиперактивным людям, у которых имеется только одно яичко? Само собой, не остался без внимания тот факт, что, позируя перед фотокамерой, Гитлер прикрывал рукой пах классическим жестом страдающего монорхидизмом человека, движимый вполне объяснимым стремлением защитить единственное яичко. Но одно дело подметить такую психическую уязвимость, и совершенно другое — ее верифицировать. Конечно, легко было бы дознаться до правды, допросив тех немногих женщин, которые имели интимные контакты с фюрером, и при этом на тот момент (в 1938 году) оставались в живых, но как в этом случае было бы избежать крайне нежелательной для нас огласки? А что, если до самого Гитлера дошел бы слух о том, что несколько офицеров СС лезут, фигурально выражаясь, грязными лапами ему в мошонку? В результате нам пришлось полностью отказаться от этой линии наших расследований. Как отчеканил в приказном тоне Гиммлер, «если выяснится, что наш обожаемый фюрер является инцестуарийцем первой степени, то вопрос о монорхидизме выпадет из повестки дня. В конце концов, монорхидизм — типичный побочный продукт одноюродного инцеста».

Поставленная задача была ясна. Нам предстояло удостоверить наилучшее объяснение легендарной воли фюрера — присутствие в его происхождении драмы крови.

Хуже того, надо было исследовать заранее отвратительную нам возможность того, что дед Адольфа Гитлера по отцовской линии мог оказаться евреем. Такой поворот событий не только полностью похоронил бы теорию Гиммлера, но заставил бы и нас самих замести следы во избежание грандиозного скандала. Беспокойство отчасти базировалось на слухе, принявшемся циркулировать в нашей среде восемь лет назад, в 1930 году, когда на стол Гитлеру легло некое письмо. Молодого человека, написавшего это письмо, звали Уильямом Патриком Гитлером, и он оказался сыном Алоиса Гитлера-младшего, доводящегося фюреру старшим (и единокровным) братом. Письмо племянничка попахивало шантажом. В нем упоминались разделяемые нами обоими семейные обстоятельства (в своей наглости парень зашел столь далеко, что подчеркнул это выражение). Написать такое письмо в Германии было бы самоубийством, но Уильям Патрик на тот момент жил в Англии.

Что же это, однако, за «разделяемые обоими обстоятельства»? Уильям Патрик Гитлер имел в виду бабку фюрера, Марию Анну Шикльгрубер. В 1837 году она родила сына Алоиса. Живя и на момент рождения сына, и впоследствии в жалкой деревушке Штронес, в австрийской провинции Вальдфиртель, Мария Анна на протяжении многих лет получала небольшое, но регулярно выплачиваемое пособие, как считали ее близкие, от предполагаемого, но так и оставшегося неизвестным отца ребенка.

Как раз этому ребенку и суждено было стать отцом Гитлера. Адольф родился лишь в 1889 году и пришел к власти только в 1933-м, и на протяжении всего этого времени в Штронесе поговаривали о том, что пособие поступало Марии Анне из главного города провинции, Граца, от некоего богатого еврея. Согласно этой истории Мария Анна работала у еврея служанкой и, только забеременев, вернулась в родную деревушку. Когда она понесла младенца крестить, священник записал его в приходскую книгу как незаконнорожденного, что, впрочем, было в тех краях более чем распространено. В конце концов, Вальдфиртель слыл самой нищей провинцией во всей Австрии. Сто лет спустя, после аншлюса, в 1938 году, меня послали туда в командировку, и сделанные на месте открытия оказались, мягко говоря, обескураживающими. И хотя сейчас все еще не время открыть читателю, как именно мне удалось узнать то, что я узнал, поделиться своими выводами я уже вправе. Хватит с вас пока и этого. В дальнейшем, надеюсь, я наберусь смелости поведать о большем.