Лесной Охотник - [17]
У Майкла не было ответа на эту тираду, искаженную сильным акцентом. Он счел, что выказал уже достаточно сожаления…
Олаф сжал левую руку в кулак и ударил ею в раскрытую правую ладонь. На лице его появилась жуткая злобная гримаса.
— Ах, я проучу тебя! Олаф тебя выбросит, самодовольный ублюдок! Олаф подправит тебе нос и подобьет оба глаза! Олаф тебе шею растянет так, что тебе новый набор зубов понадобится! Олаф тебя…
Но Олаф был вынужден прервать поток своих угроз, потому что рука Майкла врезалась ему в челюсть справа со всей силой, на которую только была способна.
Олаф повернулся на пятках и рухнул на двоих мужчин, сидевших за соседним столом. Те попытались разбежаться, но не успели, и тело этого борова придавило их всем своим огромным весом. Потеряв ориентацию, Олаф сполз на болезненно зеленые плитки пола, под его губами начала растекаться лужица крови, глаза его двигались под закрытыми веками, а кулак все еще был сжат, но вреда он уже никому причинить не мог. Олаф издал булькающий звук, нижняя губа дернулась, он прикусил ее, а в следующую секунду дал оглушительный вонючий залп из своей необъятной задницы, после чего свернулся на полу и уснул, как примерный маменькин сынок.
Майкл сел на свое место и вернулся к завтраку. Он едва не сломал костяшки пальцев об эту мощнейшую челюсть… впрочем, теперь его руки стали чуточку ближе к тому, чтобы называться руками моряка.
Послышались выкрики и смешки. Кто-то уважительно присвистнул, а кто-то нараспев произнес что-то на языке, которого Майкл никогда не слышал. Грохот посуды и скрежет приборов по тарелкам возобновился, сигаретный дым снова наполнил помещение, и чернобородый второй помощник ворвался в столовую вместе с коком, чтобы выяснить, что здесь, черт побери, происходит.
— Что тут, на хрен, творится? Кто дрался?
Никто ничего не сказал. Второй помощник — испанец по имени Медина — стоял и тупо пялился на лежавшего без движения Олафа. Он нахмурился и повторил:
— Я спросил, кто, блядь, здесь кулаками махал?!
— Эй, мон[3]! — обратился чернокожий человек с изрезанным носом. Он хитро улыбнулся, обнажив белые зубы, заточенные жеванием ямайского сахарного тростника. — Этот увалень споткнулся и сам себе челюсть разбил. Не было никакой драки.
Медина огляделся, надеясь услышать другую версию, но все внезапно полностью предались наслаждению, поедая свой промасленный картофель, яйца и резиновый бекон. Второй помощник схватил чашку кофе с другого стола и выплеснул ее содержимое в лицо Олафа. Гигант начал приходить в себя, отплевываясь кровью.
— Ты! И ты! Отведите его в душ! И воду попросту не тратить, понятно? — вскричал Медина. Два человека, на которых он указал, сморщились так, будто что-то скрутило им позвоночники, однако нахмурились, сжали зубами сигареты и повиновались, подхватив Олафа и потащив его к выходу. Медина попятился от остальных обитателей столовой, словно те были дикими животными. — И чтобы больше никаких драк! — предупредил он перед тем, как выйти.
Ритуал поедания продолжался. Вскоре часть экипажа отправится спать, а другая часть приступит к работе. Майклу в шесть часов предстояло таскать мешки.
Он посмотрел через стол на чернокожего мужчину.
— Спасибо. Я Майкл Галлатин, — он протянул руку.
— Я не спрашивал, — ответствовал мужчина, холодно уставившись на протянутую ладонь. — И не хочу.
Он скрипнул стулом, встал и побрел прочь из столовой гордой павлиньей походкой — настолько гордой, что Майкл невольно изумился. Он не ожидал ничего подобного от неотесанного моряка.
Кофе, наконец, был выпит. Сидящий с другой стороны стола ухмыляющийся тупица продолжал хихикать в воздух.
А «София» тем временем взяла курс на Данию через залитые солнцем волны Северного Моря.
Глава третья. Лучший человек
На третье утро в море после того, как дребезжащая, как тетива лука, и сопровождаемая криком чаек «София» вышла из гавани в синие волны под ярким светом Балтийского солнца, Майкл встретил девушку.
Как диктовал ему статус обыкновенного моряка, он вел себя непринужденно и брался за любую ручную работу, которую ему приказывали выполнять. Часто она состояла в очистке участков, пораженных ржавчиной, в закрытии брешей герметиком; также он занимался грунтовкой и покраской. В некоторых местах приходилось счищать очень много ржавчины, весьма тщательно грунтовать и слишком долго красить — проблемных зон на судне хватало. Еще его работа включала в себя швабру, ведро и процесс отдраивания палубы, которая казалась бесконечной. Но, работая руками, мысленно он позволял себе плыть по течению под убаюкивающий ритм монотонного труда.
За время нахождения здесь он успел проанализировать состав экипажа и насчитал пятнадцать норвежцев, девять шведов, пять поляков, трех испанцев, трех французов, двух голландцев, одного британца (помимо себя), одного русского, одного африканца и одного ямайца. Впрочем, эти данные лишь подтвердили то, что он
