Лесной царь - [11]

Войдя в овин, пристав тотчас оглянулся, чтобы посмотреть, куда упадет первый взгляд Джюрицы, но тот вошел с опущенной головой, уставясь на носы своих опанок.

Оглядев один из углов крыши, полицейский сказал:

— Ну-ка, Джюрица, доставай!

Будь пристав понаблюдательней, он заметил бы, как по лицу Джюрицы скользнула радость: «Э, да он не нашел, еще не все пропало!» Но пристав слушал громкий ответ Джюрицы:

— Не понимаю я, сударь, что ты от меня хочешь. Сказал тебе: ничего мне не ведомо о тех вещах. Чего тебе еще нужно?

Чиновник вспылил. Его удивила такая дерзость. Он не сомневался в успехе, ведь он отлично видел, выходя из овина, как изменилось лицо Джюрицы. Подумав, он понял, что допустил ошибку, когда, обращаясь к Джюрице, поглядел на крышу. Приказав всем выйти, пристав внимательно осмотрел пол, на котором был раскидан навоз и птичий помет. И вдруг весело вскрикнул:

— Дайте-ка мотыгу!

— Мария, где мотыга?

— Ей-богу, не знаю, видно, на огороде осталась. Намедни сын там работал, — ответила старуха, глядя в сторону.

Ответ ее обрадовал пристава еще больше.

— Вон мотыга! — крикнул стражник, увидав торчащую из бурьяна ручку.

— Копай здесь! — приказал решительно пристав. А взглянув на Джюрицу, развеселился окончательно.

Стражник взялся за мотыгу и после нескольких ударов радостно возгласил:

— Доска!

— Легонько сейчас, — приказал пристав, — копай осторожно, не торопись!

Когда стражник поднял доску, все увидели большой глиняный сосуд, набитый чулками, полотенцами, платками. Сверху лежали талеры и полуталеры.

— Вот они где! — воскликнул староста, увидев деньги.

«Пропал! Пропал! Каторга… кандалы… Прямо сейчас наденут кандалы… ведь он сказал: «серьезная кража», а Вуйо говорил, будто в кандалы заковывают до суда… Кандалы на ноги!» — думал Джюрица, и сердце у него екало от одной лишь этой мысли.

— Откуда у тебя, парень, эти вещи? — спросил полицейский пристав, подняв пальцем длинные низки старинных монет.

— Не знаю. Наверно, кровные враги мои подкинули, — ответил Джюрица, и глаза его дико сверкнули.

— Господь с тобой, господин пристав, неужто мой сын… — начала было причитать старуха.

— Не бери греха на душу, знаешь, что такое родное дитя… Пера, ради бога, братец, ты знаешь…

— Проваливай, бабка, отсюда, покуда цела! — крикнул староста и вытолкнул ее из овина, но старуха продолжала причитать, призывая в свидетели все село и всех святых.

Стражники мигом скрутили веревкой Джюрице руки, извлекли из сосуда украденное, связали в узел и вскинули Джюрице на спину; ожерелья пристав завернул в платок и сунул в карман.

И все тотчас двинулись к сельской управе. Мара заперлась в доме и заголосила во все горло, а Джюрица повесив голову и с почерневшим лицом, со скрученными назад руками зашагал впереди стражников, неся на спине свой позор. Оглушенный этим внезапным и тяжелым ударом, он как-то весь оцепенел. Одна только мысль сверлила мозг: «Хоть бы никто не видел!»; подразумевая под этим «никто» своих односельчан, молодой парень выделял особо одного человека, чье мнение он ставил выше всего на свете.

«Что-то она скажет, когда услышит!.. Будет презирать, бранить, как и все прочие! Скажет: так ему и надо! Обзовет вором, мошенником… Ну и глуп же я! Чего я сейчас об этом беспокоюсь? Не все ли равно: разве до сих пор она меня не презирала? Все погибло: и молодость, и мечты о будущем, все, все!.. Что же делать?.. Ждать суда, а тем временем выискивать свидетелей? Вуйо состряпал бы все это преотлично, но как тут помочь, если вещи найдены у меня?! Каторга! Кандалы! или… или что? То, на чем настаивает Вуйо, решиться на тот страшный шаг: ружье за спину — и в лес!.. Только бы никого не встретить. А вдруг свернут в управу?!» И в это мгновенье он увидел, что все повернули на дорогу, которая вела в управу.

Перед управой не было ни души. Все вошли в зал суда. Пристав составил о произведенном обыске протокол, его подписали староста и понятые. Потом пристав со старостой остались в зале заседаний, чтобы с глазу на глаз потолковать о делах общины, а прочие, вместе с Джюрицей, вышли во двор и разлеглись на мягкой зеленой траве…

— Черт побери! Откуда вы так быстро обо всем узнали? — полюбопытствовал староста, когда они остались одни.

— Мне только известно, что уездному начальнику донесли на Джюрицу, а о прочих участниках кражи мы ничего не знаем. Но теперь уже просто. Этот всех выдаст.

— Гм, клянусь богом, намучаетесь вы с ним! Не знаешь ты еще, какая это сволочь, вряд ли он кого выдаст…

— Хе, — ответил пристав, — для таких у нас есть верное лекарство, — и многозначительно ухмыльнулся.

Староста растянул рот в широкую, глупую улыбку и ответил, словно кто-то нуждался и в его мнении:

— Конечно, конечно, вот и я говорю! Что с ним валандаться, скрутить его, собаку, чтоб кости трещали… Ого!..

Однако пристав свернул разговор на другое. Покончив со всеми делами, он вышел во двор и сел на коня. Стражники последовали за ним и, пустив вперед Джюрицу, двинулись в уездный город.

IV

Первый раз в жизни Джюрица оказался в тюрьме, по выражению юристов, его «лишили свободы». Когда за ним щелкнул замок, юноша в полумраке отыскал кучу соломы, на которой ему предстояло проводить долгие дни и ночи, и, усталый, измученный, душевно разбитый, с глубоким вздохом опустился на нее. В это мгновение приятно было одно: руки свободны. В тюрьме ему развязали руки, первое время он не мог даже шевельнуть ими от сильной боли выше локтей. И все-таки это были пустяки по сравнению с тем, когда руки его были связаны. Только теперь он понял, что значат для человека руки, только теперь узнал их истинную ценность!