Лесной бродяга - [10]

Мы оставим Хосе пока на его посту и займемся тем, что происходило на берегу недалеко от бухты Энсенада.

Ночь выдалась такая же темная и туманная, как и предыдущая; кругом все было безлюдно и молчаливо. Но вот около десяти часов вечера вдалеке показалось парусное судно и вскоре вошло в лабиринт прибрежных скал. По своему виду оно подпадало под разряд военных судов. Судно лавировало с таким искусством и ловкостью, что им, видимо, управляла опытная рука, отлично изучившая курс, которым шло судно. Пройдя узким лабиринтом меж скал, где море ревело и пенилось, ударяясь о камни, судно вошло в обширную бухту, совершенно тихую, где волны лишь лениво и почти бесшумно лизали песчаный берег.

Развернувшись кормой к берегу, судно сразу задрейфовало с той удивительной быстротой, которая возможна только при многочисленном экипаже. Тотчас спустили шлюпки с вооруженными матросами, которые быстро направились с сидящими в них людьми к берегу, откуда виднелись разбросанные невдалеке один от другого белые домики. Судно — великолепно оснащенный люгер10 — было отчасти разбойничье, отчасти контрабандистское и принадлежало французским корсарам, прибывшим в Эланчови с целью выгрузить свою контрабанду и запастись съестными припасами. Капитан нашел нужным остановиться в уединенной узенькой бухте, куда его привел один рыбак из Эланчови, во избежание нежелательных встреч с другими судами.

Прошло около часа с тех пор, как шлюпки отплыли к берегу. На судне все было спокойно: по палубе разгуливал вахтенный офицер, прислушиваясь к плеску воды о борта и отдавая время от времени приказания изменить положение парусов, сильно надуваемых ветром. Вдруг с берега донесся ружейный залп, и вслед за тем к судну поспешно подплыли обе шлюпки.

Это была тревога, поднятая Хосе, к великому неудовольствию своего начальника, впрочем, он несколько запоздал, и лодки успели благополучно достичь судна, нагруженные баранами и разной провизией, последним поднялся на палубу судна матрос громадного роста, держа в руках маленького ребенка, которого можно было принять за мертвого, если бы не легкие конвульсии, подергивающие его худенькое тельце.

— Какого черта вы там тащите, Розбуа? — спросил офицер.

— Ребенка, с вашего позволения, господин лейтенант! Я нашел его полумертвым от холода и голода в лодке, которую несло течением. В ней лежала окровавленная мертвая женщина, охватив руками этого мальчугана так крепко, что я его еле освободил, тем более что собаки испанцы, как нарочно, целились все время в эту лодку, принимая ее, вероятно, за одну из наших.

— И что же вы намерены делать с этим ребенком? — спросил офицер с участием.

— Заботиться о нем; когда же будет заключен мир, я вернусь сюда и наведу о нем справки!

К несчастью, от ребенка нельзя было добиться никаких сведений, кроме того, что его зовут Фабиан и что убитая женщина его мать.

Прошло два года, но французскому судну так и не пришлось побывать в Испании; за это время матрос, спасший маленького Фабиана де Медиана, привязался к нему со всей силой своей души. Это был человек громадного роста и неимоверной силы, француз из Канады по имени Розбуа.

В одно прекрасное утро судно, на котором служил Розбуа, встретилось с английским крейсером, значительно превосходившим его по числу пушек, по количеству экипажа и по быстроте хода. Уйти не представлялось никакой возможности, и пришлось принять бой. Оба судна сражались с ожесточением в продолжение нескольких часов, когда наконец в самом пылу сражения, весь черный от пороха, матрос спустился в трюм, где укрывал своего приемного сына. Нежно поцеловав мальчика, он вынес его на палубу. Там, среди грохота пушек, криков, шума и льющейся крови, матрос хотел во что бы то ни стало запечатлеть в душе ребенка последние минуты перед разлукой, которую он предвидел.

Такие события оставляют неизгладимое впечатление даже в душе малолетних детей.

Обняв Фабиана и прикрывая его собственным телом, матрос проговорил торжественным голосом:

— Встань на колени, дитя мое!

Ребенок повиновался, дрожа от страха.

— Ты видишь все, что происходит вокруг нас? — продолжал канадец так же торжественно.

— Мне страшно, — шептал Фабиан, — я боюсь крови, боюсь грохота!

И он прильнул к своему опекуну.

— Ну, вот и хорошо! Слушай же, дитя мое, и никогда не забывай, как в эту минуту тебя поставил на колени человек, который любил тебя более своей жизни, и сказал тебе: «Встань на колени, дитя мое, и помолись за свою мать»!

В этот миг неприятельская пуля угодила в гиганта, и его кровь горячим потоком брызнула на Фабиана, испускавшего душераздирающие крики. Матрос собрал последние силы и, прижав ребенка к сердцу, прошептал едва слышно: «Я нашел ее мертвой возле тебя!» — и потерял сознание.

Розбуа пришел в себя в каком-то вонючем трюме; его мучила нестерпимая жажда. Он слабым голосом позвал того, кто улыбался ему каждое утро при пробуждении, но Фабиан был далеко.

Матрос попал в плен, и ему не оставалось ничего другого, как оплакивать свою свободу и потерю дорогого приемного сына, ниспосланного Провидением.

Прежде чем продолжить наше повествование, необходимо дополнить наш рассказ описанием событий, происшедших за это время в Эланчови.