Лесное озеро (сборник) - [14]
— Здравствуй, здравствуй, кормилица. Садись, голубонька, да выкладывай, с чем пришла.
Домна оглядывает грязь избы.
— А и смердит же у тебя, Захарьевна; с чего бы это?
— Такой в стенах дух, Домнушка, да и травы другие вонючие.
Под потолком висят вениками сухие запылённые травы — тут ромашка, тут зверобой, тут вещий папоротник, тут Богородицыны слёзы, мята, иван-чай…
Захарьевна льстиво ухмыляется:
— И ты, касатушка, к сироте заглянула, а то все идут, одной Домнахи нетути. И что же с тобой, голубонька моя сивая, приключилося? Али добрый молодец сердышко иссушил? Али неможется?
— Не! — отвечает Домна: — какой к ляду молодец….Корней извёл, мочи нет. Дай-ко, бабонька, зелья какого супротив.
— Ахти! — удивляется Захаровна. — А я чаяла, Корней тихий мужик, а он эва куда!.. Да он тебя, голубонька моя, обидел-то чем? Бьёт крепко?
— Нелюб горазд! — тихо отвечает Домна, и от этого слова ей становится так горько, что руки, как плети, опускаются на колени. — Сделай милость, а я уж тебя не обижу.
Захарьевна тревожно взглядывает на дверь.
— Ой, родная! А ведь дело-то выходит и вовсе негожее. Дать — дам, а скачурится он, кого к ответу? У кого зелье брала? У Захарьевны. Пошлют сироту за запоры железные.
— Не бойсь. Коли что, одна ответ держать буду, тебя не выдам.
Захарьевна что-то прикидывает в уме.
— Дашь синенькую?
— Ох ты! — пугается Домна. — Да ты больно дорого. Трёшню возьми, а окромя — ни копеечки. Рада бы радёшенька, да нету. Какие наши достатки, одна беда.
— Мало! — качает головой Захарьевна: — тут не что-нибудь, а жизни порешится…
Домна вынимает из кармана трёхрублёвку и, выложив на ладони, гладит её. Мутные и нечистые глазки знахарки разгораются.
— Ты, сладкая, слышь? — она тянется опухшими, лоснящимися пальцами к деньгам. — Знать не знаю, ведать не ведаю — кто ты есть и почему. Кумекаешь?
— Ну?
Захарьевна снимает с печи мешок, долго копается в нём и наконец вынимает две склянки; в одной болтается желтоватая жидкость, в другой лежит чёрный порошок.
Захарьевна ставит склянки на стол и осклабляется:
— Баешь, зелья надобно. И что ты, сердышко, придумала? Да я ни в жисть! Ой-ошеньки! И можно бы то, да воли моей на то нетути. Иди, ясная, к дому, да смотри — не трожь склянки, а то здеся масло купоросное; выпьешь его невзначай, так ноги будто соломинки и срежутся. А здесь отрава из семи змеиных голов, да из папоротника, да из жабьих косточек. Как подсыпешь ненароком в водку али в квас, тут тому и скончание. Иди, иди, пташенька. Эва, что выдумала…
Захарьевна, лукаво ухмыляясь, повёртывается к Домне спиной и шепчет:
— Кинь трёшню под лавочку.
Домна делает, как ей велит Захарьевна, и, забрав со стола склянки, уходит из избы.
— Иди, иди, родная! — напутствует её Захарьевна: — нету на то моего согласия.
Вечером, возвращаясь с работы, Корней находит в снегу около самого дома бутылку. В бутылке что-то есть.
— Тпру!
Кобыла останавливается. Корней снимает рукавицы, засовывает их за кушак и поднимает бутылку. ЧтС за бес! Какой добрый человек обронил?
Корней озирается по сторонам, никого нет — ну, значит, Бог счастья послал.
Пробка на бутыли без сургуча, хотя бутыль водочная. Корней вышибает пробку ладонью и нюхает. — ЧтС за бес! Заправская водка…
Он кладёт находку за пазуху, вводит кобылу с дровнями во двор, распрягает, насыпает овса и, покончив с делами, проходит в избу. В избе тихо — ребятёнки уже залегли спать, а Домна, видно, куда-нибудь отлучилась. На столе тускло светится лампа.
Корней раздевается, ставит найденную бутыль на лавку. «И кто бы то мог обронить?» — соображает он.
— Домна-а?
С печи раздаётся храп. Вот те на. Домна храпит, никогда с нею этого не бывало, а тут храпит…
— Домна-а?
Храп сгущается.
— Дай поисть, Домнушка.
— Кто там? Корней? — кричит с печи Домна. — А я малость вздремнула.
Она спускается вниз и собирает на стол. Корней показывает водку.
— Глянь-ка, что я нашёл. У самой избы, на снегу; надыть поспрошать, чай, кто из суседей обронил.
— Хо! — удивляется Домна, разглядывая бутыль. — и в самом деле. Пей сам, чего соседи.
Корней молчит. На работе он порядком-таки промёрз. Оно бы, конечно, хорошо дёрнуть стаканчик, да, может, водка-то соседская. Однако дымящиеся щи, поставленные Домной перед ним, усиливают соблазн. Ах, дельно бы глотнуть стакашек, а потом покрыть щами. По всем жилушкам пробежит тепло, а голова легонько задурманится.
— Дай посудину.
Домна поспешно вынимает из поставца чашку и подаёт её вместе с бутылью мужу. Буль-буль-буль-буль! — переливается водка, ударяя в нос острым запахом.
Корней подносит чашку к губам.
— Корней! — мешает ему Домна: — с Никиткой пилили?
— С ним самым.
— Когда ж он думает жениться?
— А на Красной горке.
Корней опять подносит чашку к губам. Домна зевает и тяжёлой поступью подходит к лавке, садится против мужа, подпирает голову руками и задумчиво смотрит на него. Экая крыса дохлая!.. И ждёт она — вот он вскочит, схватится за горло, за живот, завоет по-пёсьи, рушится, хрипя, на пол. Но нет! — осушив чашку, Корней крякает, вытирает ладонью усы и, как ни в чём не бывало, берётся за ложку.
— Чтой-то водка нескусная! — морщится он. Домна плотно сжимает губы. Оно понятно, почему водка невкусная — настоена на семи змеиных головах да на папоротнике, да на жабьих косточках. Ах ты, Бог мой, слопал — и не моргнул даже. Ну, прорва!
«Осенний ветер зол и дик — свистит и воет. Темное небо покрыто свинцовыми тучами, Волга вспененными волнами. Как таинственные звери, они высовывают седые, косматые головы из недр темно-синей реки и кружатся в необузданных хороводах, радуясь вольной вольности и завываниям осеннего ветра…» В сборник малоизвестного русского писателя Бориса Алексеевича Верхоустинского вошли повесть и рассказы разных лет: • Перед половодьем (пов. 1912 г.). • Правда (расс. 1913 г.). • Птица-чибис (расс.
«Рогнеда сидит у окна и смотрит, как плывут по вечернему небу волнистые тучи — тут тигр с отверстою пастью, там — чудовище, похожее на слона, а вот — и белые овечки, испуганно убегающие от них. Но не одни только звери на вечернем небе, есть и замки с башнями, и розовеющие моря, и лучезарные скалы. Память Рогнеды встревожена. Воскресают светлые поля, поднимаются зеленые холмы, и на холмах вырастают белые стены рыцарского замка… Все это было давно-давно, в милом детстве… Тогда Рогнеда жила в иной стране, в красном домике, покрытом черепицей, у прекрасного озера, расстилавшегося перед замком.
«Набережная Волги кишела крючниками — одни курили, другие играли в орлянку, третьи, развалясь на булыжинах, дремали. Был обеденный роздых. В это время мостки разгружаемых пароходов обыкновенно пустели, а жара до того усиливалась, что казалось, вот-вот солнце высосет всю воду великой реки, и трехэтажные пароходы останутся на мели, как неуклюжие вымершие чудовища…» В сборник малоизвестного русского писателя Бориса Алексеевича Верхоустинского вошли повести и рассказы разных лет: • Атаман (пов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Одна из ранних книг Маркеса. «Документальный роман», посвященный истории восьми моряков военного корабля, смытых за борт во время шторма и найденных только через десять дней. Что пережили эти люди? Как боролись за жизнь? Обычный писатель превратил бы эту историю в публицистическое произведение — но под пером Маркеса реальные события стали основой для гениальной притчи о мужестве и судьбе, тяготеющей над каждым человеком. О судьбе, которую можно и нужно преодолеть.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
Александр Митрофанович Федоров (1868-1949) — русский прозаик, поэт, драматург. Сборник рассказов «Осенняя паутина». 1917 г.
Михаил Владимирович Самыгин (псевдоним Марк Криницкий; 1874–1952) — русский писатель и драматург. Сборник рассказов «Ангел страха», 1918 г. В сборник вошли рассказы: Тайна барсука, Тора-Аможе, Неопалимая купина и др. Электронная версия книги подготовлена журналом «Фонарь».