Лесное море - [184]

Виктор приподнялся, чтобы увидеть, куда она пошла.

— Подожди! — крикнул он ей вслед. — Вместе выкупаемся.

И торопливо стал раздеваться.

Босые ноги холодила росистая трава, хотя в этом защищенном от ветра уголке между лесом и оврагом было жарко, как в июне. С последнего каменного порога вода падала на скалу, выдолбленную ею в форме чаши, переливалась через нее и текла дальше через мшары, местами заболачиваясь, местами образуя маленькие озера.

В каменной чаше было неглубоко, вода доходила только до колен, но постоянно бурлила под напором падающей сверху струи. Станешь под этим «душем» и как в кипяток попал. А потом, когда смотришь вокруг сквозь капли на ресницах, все — небо, солнце и собственное тело — кажется, мерцает радужным блеском. Дрожь бежит по спине от ледяных струй, от предвкушения уже почти забытого наслаждения. Мысль о том, что наступит через минуту, светилась в глазах, звучала в смехе Виктора и Ашихэ. Так долго беременность Ашихэ и ребенок разлучали их. И сейчас они сызнова испыгывали то же смущение и неловкость, что в первую ночь в Фанзе над порогами, и ту же ненасытную радость близости.

Волчок искоса наблюдал, как они после купанья, взявшись за руки, прыгают, чтобы согреться. А когда Ашихэ скользнула в объятия Виктора, пес решил, что больше смотреть не стоит. И, тявкнув, поплелся в кусты. Он уже знал, что за этим последует окрик: «Убирайся, песик, не подглядывай!» И самолюбие не позволяло ему оставаться здесь.

В яме уже выветрился запах козла. Земля благоухала весной и Ашихэ. Ашихэ опять могла любить всей полнотой страсти. Ее пора, которой всегда ожидали они оба, пришла как ся-цзи, как лето, как теплый, живительный маньчжурский дождь, который иногда играет всеми красками радуги и цветочной пыльцы.

— …ну почему, Вэй-ту?

— Не знаю, любимая.

— Ведь я же тебя всегда люблю, а редко чувствую то, что сейчас.

— Может, это закон природы. Вот ты видала петухов? А куры спокойнее. Покудахтают и только. Или возьми оленей и олених. Я раз подстрелил оленя, а он с перебитой ногой все еще тащился за своими оленихами и ревел, хотя все они убежали… Все, кроме одной.

— Эта его любила по-настоящему.

— Но и она убежала, как только я подошел ближе. Нет, самцы всегда любят сильнее.

— А у людей наоборот. Есть женщины, которые каждый раз переживают ся-цзи…

— Возможно.

— Ну, откуда тебе это знать… А тебе обидно, что я не такая?

— Обидно? Не обижаемся же мы на то, что лето слишком коротко и бывает раз в году, что цаоэр поет только на закате… Просто, когда ты не можешь — как ты это называешь — «сосредоточиться» и переживать это по-своему, очень сильно, до слез, тогда и я не испытываю полного наслаждения. Всегда остается после этого какое-то чувство стыда или унижения — как будто мне дают подачку. Зато когда бывает такой день, как сегодня…

— Тогда ты забываешь свою обиду и потом тоскуешь по новому ся-цзи?

— Ну зачем я тебе буду объяснять, моя «Триданя»? Ты знаешь меня лучше, чем родная мать.

— И ты никогда не желал другой женщины? Ну вот, например, Тао. Она красивая, образованная, к тому же белая и твоя старая знакомая… Тебе никогда не хотелось жить с Тао?

— Хотелось.

— Хо-те-лось?!

— Послушай, Ашихэ… Раз мы уж заговорили о ней… я должен тебе сказать одну вещь. Меня это все время мучает…

Он рассказал, какие странные отношения были у него с Тао и почему Тао уехала.

— Да, конечно, так и должно было быть.

— Ты знала?

— Нет. Но это должно было случиться.

— Да ничего же не было!

— Ах, то, что вы не спали вместе, неважно. Но…

Ашихэ стала одеваться, немного пригибаясь, словно хотела укрыть свою наготу от чьих-то чужих глаз.

— Значит, ты был согласен на это. Дело было только за мной… И если бы я согласилась… принять… ту, другую…

— Прости, но я не мог скрыть это от тебя.

— Ох, я понимаю и должна быть тебе благодарна… Но… мне стало холодно, Вэй-ту. Пойдем. Мы обо всем тут забыли, а нас ждут.

Остальные трое из «заслона» (как называл их группу Виктор) — Мо Туань, Су и Чэн — ожидали у костра и варили уху. Они ни словом не отозвались на приветствие, не спросили, почему Виктор и Ашихэ так поздно вернулись и вместо обещанных тетерок принесли только в шапках яйца фазанов.

— Смотрите, как много нашел Волчок, — быстро сказала Ашихэ. — Здесь полно гнезд, птицы несутся как никогда, сидят по две и по три в одном гнезде. Видно, лето будет раннее и сырое…

Охотники все молчали. Никто и не шелохнулся. Виктору было безразлично, что о них думают эти три сосредоточенно молчащих хомяка. Но Ашихэ смутилась. Она говорила себе, что товарищи во главе с Багорным сейчас стоят под фортом или, быть может, уже сражаются, а она забылась, ушла в свою любовь. Это почти дезертирство…

В отношениях с товарищами оставалась та же сдержанность и холодок, пока ужинали, потом собирали в лесу хворост и носили его на перевал. Когда в безоблачном близком небе загорелись первые звезды, все занялись тем же, чем вчера. На этот раз едва только они послали первый сигнал, с Высокого Коу пришел ответ — там заблистал огонь долгий, волнующий, как чей-то крик в темноте. Все замерли. Свет на Коу раздвоился, и оба огонька заплясали, замигали по очереди, затем снова слились в один призывный сигнал.