Лесное море - [144]

— Против догматиков?

— Да, конечно. Мао пишет: некоторые наши марксисты-схематики попросту не считаются ни с марксизмом, ни с китайской революцией.

Виктор чувствовал, что столкнулся с чем-то для него непонятным и важным. Вот эти двое толкуют о цели и стрелах в переносном смысле, это для них метафора, а его мысли не поднимаются выше будничных забот. Он только и знает, что выслеживать и стрелять. Вот притащил триста килограммов мяса, не считая шкур и потрохов… А его Ашихэ и Багорный, оторванные от мира, загнанные в какую-то пещеру, рассуждают о борьбе, которая идет за горами, за лесами, борьбе, насколько понимал Виктор, за правильный стиль партийной работы.

Ашихэ, утратившая связь со своими, жадно ловит теперь каждое слово Багорного, узнавая от него свежие новости, а Багорный при ней забывает, что он теперь беспомощный калека, обломок, а не человек. Виктор все это хорошо видел и понимал, но не мог примириться с мыслью, что его подруга, его «Триданя», живет не только им. Есть вещи, которые отодвигают его на второй план, есть минуты, когда он для нее не существует и Багорный ей ближе.

Чувство обиды и чуть ли не ревности не проходило. Оно глодало его, испортило конец этого удачного дня, хотя Ашихэ так обрадовалась его успеху, да и Багорный оживился.

Все трое, уплетая жареную оленью печенку, обсуждали вопрос, сколько мяса вялить и сколько заморозить в их «леднике» — в колодце внутри горы — и как употребить шкуры: для постелей или на одежду.

Вечером, когда они улеглись в шалаше и Виктор ощутил на шее теплое дыхание Ашихэ, которой хотелось услышать от него снова рассказ об его приключении со всеми мельчайшими подробностями, мучившая его обида как-то улеглась. Он вспомнил, что не все еще рассказал Ашихэ о пережитом сегодня.

— Знаешь, это мелочь, но мне было ужасно смешно… Жду я за камнем — выйдет олень или не выйдет? Жду и смотрю на олених. У всех у них — оленята.

— Маленькие?

— Нет, не очень. Некоторые уже почти одного роста с матерями. Только у одной, той, что меня потом заметила, детеныш еще маленький.

— В белых крапинках?

— Да, пятнистый. И такой озорник — то и дело убегал от матери. Только она подойдет к другим оленихам пошушукаться, как все бабы, малыш сейчас же удирает и скачет где-то. Раз она его подозвала — вернулся, но через минуту опять удрал. Она его привела обратно, а ему все нипочем — убежал в третий раз. Тут уж мать его догнала, поймала за ухо да так укусила, что он даже присел. И когда он шел за матерью, свесив это ухо, такой пристыженный и жалкий, я как будто самого себя малышом увидал, вспомнил детство.

— Но у тебя же мать была добрая. Ты говорил, что даже слишком добрая.

— Видишь ли… Отец иногда меня шлепал, да и было за что, а мама — никогда. Но один раз она мне уши надрала за то, что я вырвал у индюков перья из хвостов — мы эти перья носили на голове, когда играли в индейцев. «Как можно мучить беззащитную тварь? Каменное у тебя сердце!» Больше всего она боялась, что я вырасту бессердечным дикарем…

Виктор стал перебирать пальцами волосы Ашихэ, как перебирают дорогие воспоминания. В лунном свете было видно, что лицо его расплылось в совсем детскую, ласковую улыбку.

— Вэй-ту, — тихо промолвила Ашихэ. — У нас тоже будет малыш…

Он встрепенулся. Ребенок? Так недавно… и уже ребенок?

— Ты не рад?

— Рад, конечно. Еще бы! Но это такая неожиданность… Когда ты ждешь?

— К началу «полной безоблачности». А тебе кого хочется, мальчика или девочку?

— Девочку.

Виктор сказал это, не думая, — ему, собственно, было все равно. Но когда он освоился с этой новостью и понял, что ничего тут не поделаешь, он из двух зол выбрал меньшее и решительно пожелал иметь дочку, а не сына.

— Мужчины всегда хотят сыновей. Я думала, что и ты… Скажи, почему ты предпочитаешь девочку?

— С ними меньше хлопот. Мальчик, знаешь ли, вроде олененка. Всегда брыкается. А девочка больше сидит дома, она послушнее и нежнее, ее как-то больше любишь. Была бы у меня маленькая Ашихэ.

— Ах, Вэй-ту, какой ты…

— Ну, какой?

— Твоя мать сейчас порадовалась бы на тебя, если бы могла тебя видеть.

— Ну, ну, ты ко мне пристрастна… А тебе кого хотелось бы?

— Сама не знаю. Не думала об этом. Я все только думаю: это будет мой ребенок. И пусть он благополучно родится, и пусть ему со мной будет хорошо.

Новость эта начала волновать и тревожить Виктора уже позже, когда Ашихэ уснула. Ее тихое посапывание во сне, умилявшее Виктора и наполнявшее его ощущением уюта всегда и везде, где бы они ни ночевали, теперь почему-то назойливо вызывало мысль об этом ребенке, который должен «благополучно родиться»… На тряпках от парашюта, в пещере, где они втроем с Багорным будут лежать вповалку, грея друг друга, как овцы. Да, можно сказать, веселенькая перспектива! Ребенок если не замерзнет, то умрет с голоду. Ведь питаются они здесь главным образом мясом, рыбой, грибами и давно уже все едят без соли. Ни молока нет, ни муки и никаких жиров, зелени, витаминов. Как Ашихэ выкормит младенца? Да и перенесет ли она беременность?

Им грозит цинга и страшное истощение. Он это понимал. Он ждал прихода Хуан Чжоу, чтобы с его помощью запастись всем необходимым. Но дольше ждать нельзя! Надо самому идти и все сделать до наступления зимы. Можно ещё успеть. Вот только помеха: Багорный. Он связывает по рукам и ногам, стоит поперек дороги.