Лесничиха - [64]

— Наших бьешь?! — может, не понял, а может, и воспользовался предлогом Подгороднев, до этого стоявший в стороне. Подскочил к Седову — худой, носастый. — Наших бьешь, гад?!

И другие ребята подступили, даже малознакомые Витьке Серегины монтеры.

Седов оторопело огляделся, сделал шаг назад:

— Что ты, Сема?.. Ребятки… — И словно вдавливался все глубже во мрак — отступал.

И вот он уже почти скрылся, повернувшись спиной, а вслед ему, уходящему, понеслось со скрежетом:

— Крроши из нашей Сельэлектры! Дешовка…

Сема потом долго успокаивался, выплевывал тягучую слюну. В углах его побелевших губ застыла пенная накипь.

— Я ж его, гада, порешу… — стонал он, чуть не плача. И покрутившись, побив ногами лед, громко, в последний раз пригрозил в темноту: — Тюрягу понюхаешь! Один! А нам хорошо и на свободе.

— Все вы — мразь, — как-то спокойно отозвался Седов. — С такими работать — лучше не работать… — И загремел из мрака: — А с тобой, щенок, я еще встречусь! Еще рассчитаюсь!..

Это были его последние слова. Он уехал в ту же ночь — успел к поезду. Но перед этим не забыл собрать процентовки и наряды и приложить к ним акт на стихийное бедствие…

С тех пор ни слуху о нем не было ни духу. И вот она, встреча спустя много лет…

Давно взрослые солидные мужчины, они стоят лицом к лицу напряженно-настороженно, один — в ожидании удара и в намерении тут же ответить на удар, другой — как бы в суровом раздумье: бить сейчас или чуть погодя? — и усмешливо-яростно смотрит на Якушева сквозь свои зеркальные очки.

— Ну давай, давай! — выкрикивает, не выдерживая, Виктор.

Седов шумно выдыхает набранный в грудь воздух и вдруг как-то удивленно разводит руками:

— А зачем? Разве я держу на тебя зло?.. — Снимает очки, вытирает залитые потом глаза и еще более удивленно мотает головой. — Это зачем мне на тебя злиться? Разве ты не помог мне убраться из этого паршивого Сельэлектра? Не уволился бы, — смеется, глядя прямо в глаза своими торжествующими, хоть и дрожащими какими-то, глазами, — если б не уволился тогда — до сих пор, может, мотался бы по командировкам. Как ты. — Оглядывает Якушева с каким-то обновленным презрением. И на газик его глянул вдобавок. — Все вот так и мотаешься? — спрашивает.

— Да, все так, — хмуро, забыв разжать кулаки, отвечает Виктор.

Седов с минуту молчит, потом мельком взглядывает на высоковольтную линию, спрашивает, улыбаясь:

— Твоя воздушка?

— Моя.

— Слыхал я о тебе, слыхал… — сочувственно вздыхает Седов, снова косо взглянув на висящие над головой провода. — Хорошо, давай рассказывай дальше. Здоровье, вижу, у тебя теперь ничего?

— Ничего.

— Степь, — кивает Серега, смеясь, — воздух. Чего-чего, а этого тут хватает. — Серьезнеет. — Ну а я — чего же не спросишь? — живу с тех пор в областном центре. На набережной. Прямо под окнами — Волга. Глянешь иной раз на тот берег, а берега не видать, все голубое. Но у меня глаз острый, все различаю на том берегу, и даже степь вроде бы вижу — притягивает она меня. Родина все ж таки… Вот, — кивает на свой ослепительный автомобиль, — не утерпел, съездил на выходной на Узень. Порыбачил. — Снова смеется: — Во живу! От Волги рыбачить ездил в сухую степь! — Озабоченно взглядывает на часы. — Полный багажник рыбы, как бы не протухла… Понимаешь? — поясняет, — Таловское водохранилище почти сплошь пересохло, омуток лишь остался, будто блюдце, зато рыбы-то в нем, рыбы! Так и кишит. Прямо сачком можно было черпать… Одним словом, провел время отлично.

— А земляки… Как они тебя принимают? — хмуро спрашивает Якушев.

Седов смотрит на него, словно пытаясь понять: о чем это ты?

— А-а! — всхохатывает. — Ты все о тех гнилых дубках и прочем!.. Все такой же ты, я вижу, не изменился. А на вид вроде давно взрослый мужик, и я с тобой разговариваю на равных… Ну а как же, Витя! — будто маленькому по складам внушает Седов. — Как же еще должны меня принимать? Неужто та мелочь, ерунда для степняков что-нибудь значит?! Степняки — натуры широкие, сильные, они глобально мыслят. И действуют так же. Вон, со стихиями борются, а ты… — усмехается, покачивая головой, Серега. — Слыхал я о тебе, слыхал. Выше прораба ты так и не поднялся. Это за столько-то лет!.. Мелко, Витя. Хотя, впрочем, так и должно было произойти. Ты вечно принюхивался к мелочам. И вот — итог. Кто — на драндулетах, на «козлах», а кто — на персональных лимузинах. Эх, жаль, личного шофера я не захватил с собой, а то еще чудней была бы встреча!.. Конечно, не министр, но кое-кем числюсь. Тузом немалым, руководителем.

— Руководителем чего? — кривясь, спрашивает Виктор. — Не слыхал я что-то о тебе. Ты вот обо мне хоть о таком, а слышал, а я о тебе — ну ничегошеньки. Где хоть работаешь?

— Почтовый ящик, — значительно, коротко отвечает Седов и, снова надев очки, обеими руками поглаживает свой круглый живот. — Вишь, какую нажил трудовую мозоль?

— Мозоль… — все так же угрюмо усмехается Якушев. И больше не может ничего сказать — лучше бы он получил от Седова в лицо кулаком, чем эти «подведения итогов».

Серега, видно, чувствует, как растерян Якушев, и потому продолжает о себе с каким-то торжествующим наслаждением: