Лесная земляника - [7]

В левом крыле дома, ближе к саду, жил дядя Уоррен, правое крыло занимала обычно леди Диана, а второй этаж отводили гостям и детям. Детей в Мейденхеде всегда было полно. Сейчас уж и не вспомнить всех бесчисленных кузенов и кузин, выросших вместе с Джоном или у него на глазах. Тогда, в детстве, им казалось, что они никогда не расстанутся, всегда будут дружить и играть вместе, а теперь он даже не всех может вспомнить по именам.

Кухарку звали миссис Гопкинс, она была вдовой и готовила так, что дядя Уоррен постоянно находился в состоянии войны с кем-нибудь из соседей: неблагодарные, они вечно норовили переманить миссис Гопкинс к себе, не гнушаясь никакими методами, включая утроение и даже учетверение оклада. Теперь она, стало быть, миссис Гибсон…

Гибсон был великолепен. Классический английский дворецкий, незыблемая величавость в сочетании с патриархальной любовью к хозяину. У Гибсона была всего одна слабость — миссис Гопкинс. Что ж, в каком-то смысле он поборол и ее.

Служанками, как правило, были девушки из деревни, менялись они часто, потому что здешний воздух, вероятно, способствовал заключению браков, а старый лорд всегда одаривал новобрачных необычайно щедро.

Наверное, стоило бы быть поэкономнее — тогда бы и не случилось вот этого всего… И не сидел бы грустный и одинокий Джон Фарлоу перед заброшенным домом, и не скрипели бы печально сорванные ветром с петель ставни… Дом не может жить без людей. Это странное утверждение Джон вычитал еще в детстве, в какой-то из книг. Сейчас он убеждался в этом воочию. Мейденхед одряхлел и обветшал так сильно, словно со смерти дяди прошло не два года, а лет двадцать. Почти все окна были забиты досками, крыша над крыльцом прохудилась, и дождь хлестал прямо по стенам, с которых давно уже сошла вся побелка.

Дикий плющ, украшавший дом раньше, заполонил все пространство, темно-зеленым ковром устлал половину знакомой лужайки, забил некогда роскошные клумбы. И словно горький привет из некогда счастливого детства, валяется возле самого крыльца красно-сине-зеленый мячик, возможно, помнящий еще маленького Джона Фарлоу…

Стоп! Джон отличался, конечно, сентиментальностью, но не до такой же степени. Мячик, лежавший у крыльца, был слишком ярким для того, чтобы помнить Джона, а кроме того, был сделан не из резины, а из мягкого пластика, и нарисован был на нем вполне современный мультипликационный далматинец, один из сотни. Вероятно, деревенские детишки играют в заброшенном поместье, невзирая на запреты взрослых.

Джон вздохнул, забрал кожаную куртку, мимоходом пожалел, что не взял зонт, — отвык, отвык он от Англии! — и вылез из теплой машины под дождь.

Ему показалось, что он промок сразу и весь. Плющ на земле создавай обманчивую иллюзию твердой почвы, на самом деле плавал по поверхности жидкой грязи, а холодные струи дождя с убийственной точностью устремились прямо за воротник куртки. Джон чертыхнулся и бодро взбежал по ступенькам, поскользнувшись и едва не упав по дороге. Преувеличенно бодро огляделся с крыльца и громко заявил:

— Ничего, ничего, все еще образуется. Там подкрасим, здесь подмажем, крышу перекроем заново…

— И еще перестелем полы, выведем грибок и плесень, переложим камин, наймем садовника и уплатим задолженность.

Голос, произнесший все это, был хрипловатым, низким, но определенно женским. Хотя, возможно, и мальчишеским. Джон растерянно обернулся — и так и не смог понять это до конца.

На углу, там, где крытая терраса сворачивала за дом, стоял человек. Невысокий, худенький подросток в мешковатых джинсах, резиновых сапогах явно не по размеру, такой же мешковатой куртке и в выцветшей бейсболке, надетой козырьком назад. Из-под бейсболки на лоб свешивался светлый чуб вьющихся волос, а из-под чуба насмешливо и чуть враждебно сверкали зеленые глазищи, обрамленные длинными темными ресницами. Руки подросток держал в карманах, поза у него была одновременно расслабленная и настороженная, но больше всего раздражало Джона то, что он никак не мог определить, мальчик это или девочка.

Джон Фарлоу шагнул вперед, кашлянул и сказал по возможности строго:

― Меня зовут Джон Фарлоу, и я хозяин этого дома. Могу я узнать, кто вы…

Пронзительный и радостный вопль огласил унылые окрестности, бейсболка отлетела в сторону, и подросток прыгнул прямо на шею Джону, радостно вереща и болтая ногами. Ошеломленный банкир машинально подхватил худенькое тельце — и через мгновение понял, что гладит по рассыпавшимся волосам молоденькую девушку, а та без умолку повторяет очень странную фразу:

— Ты все-таки вернулся! Ты обещал — и ты вернулся. Я знала это, знала. Ты вернулся.

* * *

Лишь через несколько минут Джону Фарлоу удалось освободиться из пылких и цепких объятий светловолосой девушки и поставить ее на землю. После этого он на всякий случай отступил на пару шагов и с подозрением вгляделся в раскрасневшееся личико.

Она была не таким уж и ребенком. Просто очень хрупкая, худенькая и невысокая, а мешковатая одежда легко превращала ее в мальчика. Лицо миловидное, треугольное, с высокими скулами и изящным вздернутым носиком. Глаза были очень хороши — изумрудно-зеленые, большущие, с золотыми искорками вокруг зрачков. Волосы, рассыпавшиеся по плечам, были, как ни странно, чисто вымыты, вились от природы, а цвет… пожалуй, все же золото. Возможно, немного пепельного оттенка, но все равно — золото. И никакой перекиси — это сразу видно.