Лесная нимфа - [33]

Вход оказался бесплатным, может, отчасти поэтому подвальчик был так густо набит. Алена не без труда отыскала себе место на диванчике (к счастью, довольно мягком, ибо на жестком ей сейчас сидеть было бы просто больно), втиснулась между двумя молодыми и очень тощими литераторами и потихоньку порадовалась, что здесь полутемно. Во-первых, ее все еще ощутимо потряхивало после дурацкого приключения в проулке (а кого не потряхивало бы на ее месте?!), и не хотелось бы, чтобы следы пережитого волнения были замечены. Она вообще не любила выставлять напоказ свои переживания, оттого и предпочитала маску ироничного пофигизма. О том, что это была лишь маска, немногие знали, а большинство даже не догадывалось. Ну а во-вторых, Алена не хотела, чтобы ее здесь узнали. О нет, она была далека от мыслей о том, что пользуется клинической популярностью в любимом городе Нижнем Горьком. Совсем даже нет. Однако несколько раз ей приходилось сталкиваться с этой популярностью лоб, так сказать, в лоб, причем в те минуты, когда ей больше всего на свете хотелось сохранить инкогнито. Алена любила цитировать Пушкина: «Что слава? Яркая заплата…» Ну так вот, порой эта заплата бывала чрезмерно яркой и откровенно светилась в той темноте, которой пыталась себя окружить наша героиня. Не то чтобы Алена опасалась, что, узнав ее, молодые литераторы начнут шептаться, толкать друг дружку локтями, а потом станут робко… – от робости запинаясь! – срывающимися голосами просить автографов. Нет, скорей она опасалась, что эти продукты новой культуры (или бескультурья, это уж кому как больше нравится) подвергнут ее остракизму, как производительницу легковесных романчиков и столь же легковесных детективчиков…

Что и говорить, стилистика и тематика оных романчиков и детективов находилась в вопиющем противоречии с тем литературным штилем, который превалировал в приватном зале «Бумс-Раунда». Здесь махали ногами сознанья, здесь тоска возвращалась с парада, оставив ботинки под дверью, здесь сдавали сердце в пункт приема стеклопосуды (Алена хорошенько не поняла, почему: то ли оно было пустым, как консервная банка, то ли это было пропитое сердце алкоголика, кое более ни на что, кроме как быть сданным в этот самый пункт, уже не годилось), здесь шли сквозь вены, здесь мотались по жизни туда-сюда, с неба на землю, здесь, не обинуясь, рифмовали туда-вода-города-череда и суп-глуп…

Когда Алена пришла, какой-то очень хорошенький кудрявый мальчик разноголосо (любой синтезатор обзавидуется!) выпевал свои вирши под гитару, причем струны ее были натянуты столь туго – ну а как же, непременно ведь рыдать надо на разрыв аорты! – что от колков далеко в стороны расходились этакие серебристые охвостья, напоминающие кошачьи усы, хотя, очень может статься, бард видел в них антенны, посредством которых он общался с мирозданьем.

По своей неизбывной привычке начав с места в карьер иронизировать, Алена постепенно расслабилась и даже начала получать удовольствие от происходящего. Все-таки чувство юмора – совершенно необыкновенное подспорье при встречах с самыми неожиданными явлениями жизни, даже с воинствующим, самовлюбленным, восторженным графоманством, а во-вторых, положа руку на сердце или на то место, где оно должно находиться, что она сама пред ликом, к примеру, обожаемых Булгакова, Бунина и Катаева? Да точно такая же графоманка, может, даже еще более воинствующая. Поэтому Алена уговорила себя воспринимать окружающее терпимо.

Да и вообще. Она ведь пришла сюда не просто так знакомиться с молодой литературной жизнью Нижнего Горького, а искать нужного ей человека.

Присматриваясь к сидящим в зале, Алена постепенно поняла, что его здесь нет. Кругом был один молодняк. Всем не больше тридцати. Не пора ли двигать отсюда? Она, пожалуй, уже пресыщена афоризмами вроде: «Да будет ничто!» – сказал Бог и создал мир», «Когда ты пишешь, ты выплевываешь на бумагу то, что внутри накопилось, это как кашель», диалогами типа: «Ты что курил перед тем, как это писал?» – «Да нет, меня просто так прет!» – и темой смерти, к которой навязчиво обращались все эти молодые, красивые люди. Очередного автора, который просто-таки ползал в своем творчестве среди разлагающихся тел, кто-то из собратьев, чуточку более брезгливый, чем прочие, испуганно спросил:

– А вы когда-нибудь несли труп?

– Да! – гордо ответил автор. – Я даже нес труп, завернутый в одеяло. Ах да! Я хоронил мою бабушку! И опускал ее в могилу! – радостно добавил он.

Постепенно даже присутствующим, складывалось такое ощущение, смертельно надоело (воистину!) однообразие тематики, и они все более внимательно провожали взглядами крепкозадых официанточек с немытыми волосами, которые разносили пиво.

Как бы это подобраться к Ире Габсбург и попытаться выяснить, не захаживает ли к ним к клуб обидчик блондинки?

Алена только начала было озираться, пытаясь обнаружить девушку с губастым бюстом, как чей-то вкрадчивый шепоток прошелестел над ее ухом:

– Ты меня и правда не замечаешь или просто такой вид делаешь?

1985 год

Никита, выйдя из транспортного отделения милиции, тотчас забыл про Васю. Дело об убийстве Катерины Долининой занимало его всецело. Понимая, что должен благодарить судьбу за нечаянную встречу с Валентиной, Никита тем не менее был недоволен. Встреча оказалась случайной. А если бы не было этой случайности? Ведь он без особой охоты настраивался на методичный переопрос жителей станционного поселка… еще и дачников, может быть. За собой Никита знал эту беду – торопливость. И понимал, какой помехой она может оказаться в работе.