Подрос Камиль, выступил на смотре самодеятельности, играл и пел уральскую «Рябинушку». С тех пор стали его приглашать по избам, таскать по вечеркам.
«Дельно ли это? — думал Логин Андреевич. — Бабы, девки затреплют парня, отобьют от настоящего дела. У людей вон дети в горные мастера, в инженеры выходят, а то и повыше… А Колька будет в гармошку пиликать да песни хайлать…»
И хмурился, когда видел, как Петровна, подпершись рукой, умиленно слушает Колькины песни.
Один раз услышал Логин Андреевич, как жена упрашивает Камиля:
— Коль, поел бы. Гармонь не уйдет. Я тебе лапшицы налила…
— Да ну тебя, бабушка, — недовольно отозвался Камиль, не поднимая от ладов стриженой головы. — Мешаешься тут, сбиваешь только…
Логин Андреевич с сердцем стукнул кулаком по столу:
— Ты как это бабке отвечаешь? Ах ты, дьяволенок черный!.. А вот как я тебя с твоей гармошкой пущу кубарем!..
Камиль вскочил. Маленькие пальцы впились в лады гармошки.
— Дедушка, не надо!.. Не серчай! — крикнул он жалобно и звонко.
Через неделю Широков собрался в Нижний Тагил: не выдержал, решил купить внуку вместо старой, разлаженной гармошки новый аккордеон…
Вскоре после того как привёз, вошел как-то Логин Андреевич в избу, хотел спросить что-то у жены, а та приложила пальцы к губам: тихо, мол. Широков прислушался, сел на лавку. В передней горнице Камиль играл что-то незнакомое. Широкову показалось, что не то вода журчит, не то шумит лес…
— Чего играл-то, Коль? — спросил он у внука, когда тот кончил.
— «Амурские волны» небось, сидите тихо, сейчас петь буду.
Со двора, бросив копать огород, пришел Мишка со своей молодой, тоже послушать. Петровна, отвернувшись, стояла у окна и, чтобы не выдать себя, не вытирала слезы, которые падали из глаз на розовые цветы герани.
За окнами бурно и весело, крутясь у камней, текла Злая.
