Леший - [6]

Выворотив с корнем молодой березняк и отодвинув его на край трассы, Димка решил, что на сегодня хватит. Установленную самому себе норму он уже перевыполнил. Развернув бульдозер, он направился в городок строителей.

Когда он со щенком подошел к столовой, Зина уже готовилась закрывать ее.

— Ты, поди, еще спешил? — спросила она, подняв на Шабанова озорные глаза.

— Конечно спешил. — Он просунул голову в раздаточное окошко. — Ты ведь и без ужина оставить можешь.

— Зря спешил, — нарочито равнодушно вздохнула Зина и отвернулась. — Поесть все равно нечего.

— Хоть лапши отвари, что ли, — взмолился Шабанов. — Я ведь целый день на трассе вкалывал. Только вернулся.

— Да нет, Дима, — Зина широко улыбнулась, показав красивые белые зубы. — Я это так. Я тебе все оставила. И щенку твоему тоже.

Она подала ему еду, вышла из кухни и села за стол рядом с ним. Шабанов ел, а Зина, подперев голову ладонью, смотрела на него. Он тоже посмотрел на нее. Глаза у Зинки серые, большие, а ресницы черные и длинные, даже кверху загнулись. На голове белый накрахмаленный колпак. Зинка — чистюля и за собой следить умеет. Вот только конопатая. Но повзрослеет и может быть сойдет все с лица. Зинке ведь и лет-то всего восемнадцать.

— Ну чего ты так смотришь на меня, Зинка? — спросил Шабанов, чувствуя, что от ее пристального и доброго взгляда начинает размягчаться сердце. Димка только сейчас заметил, какие у Зинки пухленькие и аппетитные губы.

— Вот уж и посмотреть нельзя, — она сделала обиженное лицо. Поправила кончиками пальцев поварский колпак, встала и пошла на кухню. Димка молча доел ужин, собрал посуду и подал в окошечко.

— Ты на меня не сердись, — сказал он как можно ласковее. — Я ведь не думал, что ты обидишься.

— С чего ты взял, что я обижусь? — спросила Зина, глядя на него все теми же добрыми глазами. И Шабанов снова почувствовал, как от ее взгляда размягчается сердце.

Он забрал щенка и пошел в свой вагончик. То, что он увидел там, поразило его. На столе стояла бутылка водки, два чистых стакана и две банки камбалы в томатном соусе. Паша Коровин сидел на кровати, положив ноги на стул. Он был обут в новенькие кирзовые сапоги с яловыми передками. Димка даже растерялся. Никогда раньше Коровин не покупал водку за свои деньги. А выпивать иногда выпивал. Ребята знали Пашину слабость и поэтому за водкой всегда посылали его. Этим он как бы входил в общий пай.

— Сапоги решил обмыть, а заодно и с тобой помириться, — сказал Коровин.

— Мы ведь и не ругались, — настороженно ответил Димка, глядя на сапоги Коровина, от которых резко пахло новой кожей.

— Как это не ругались? — удивился Коровин. — Я утром как вляпался в эту беду, настолько разозлился, что зашибить тебя собирался. — Коровин замолчал, покрутил носком новенького сапога и сказал: — А щенок твой молодец. Не он, не купил бы я этих сапог. Старые бы чинить стал. А чего их чинить, когда все подошвы пропали? Как ты его назвал-то?

— Кузей, — сказал Димка.

— Что это за имя? — Коровин убрал ноги с табуретки и выпрямился на постели. — Так даже котов не называют. А ведь это собака, да еще, поди, хорошей породы.

— Лайка, — сказал Димка, глядя на щенка. — Я с ним зимой миллионером стану. Он мне знаешь сколько соболей найдет? Один хант рассказывал, что ему собака в день по десять штук на деревья загоняет. Он подходит к сосне или кедру и снимает их из ружья.

— А что, дело. Тоже статья дохода. — Коровин даже заерзал на постели. — Так вот ты его зачем взял!

Про соболей Димка сказал только затем, чтобы подзадорить Коровина. Никакой охотой он заниматься не собирался, на нее при такой работе просто нет времени. Да и натаскивать собаку на соболей нужно тогда, когда она заматереет. К тому времени нефтепровод уже закончат строить и Димка будет не в тайге, а, по всей вероятности, в своей Кулунде. Но, узнав, что Кузя охотничьей породы, Коровин будет больше уважать щенка. Хорошая собака — это деньги. А деньги Паша любит больше всего на свете.

Коровин пересел на табуретку, разлил водку в стаканы, сдвинул их, чтобы проверить — не обделил ли себя и протянул стакан Димке:

— Чтоб долго носились! — и хлопнул ладонью по голенищу.

Пить Димке совсем не хотелось, но он понимал, что Коровин купил бутылку не для того, чтобы обмыть сапоги. Не такой он человек, этот Паша. Для выпивки наверняка была совсем другая причина, о которой он пока не говорил.

Глядя друг на друга, они молча подняли стаканы, чокнулись и выпили. Коровин поднес к носу кусочек хлеба, понюхал, с шумом втягивая в широкие ноздри воздух, потом полез ложкой в банку с камбалой. На некоторое время над столом повисла напряженная тишина. Один не знал о чем говорить, другой не начинал разговор, выжидая паузу. Помолчав немного, Коровин взял в руку бутылку и снова налил в стаканы водки. Когда выпили и это, спросил, не поднимая головы:

— Так ты трепался или на самом деле деньги менять будут?

Димка чуть было не подавился камбалой в томатном соусе, но, прокашлявшись, ответил вполне серьезно:

— Я тебя когда-нибудь обманывал?

— Да вроде нет, — пожал плечами Паша.

— А почему ты сейчас не веришь?

— Я тут кое-кого поспрашивал, — Паша скосил глаза на бутылку, в которой еще оставалась водка, — никто об этом ничего не слышал.