Почти полдня он ходил на почтительном расстоянии от берлоги, пытаясь выяснить — не подстерегает ли его здесь опасность, и только после этого приблизился к упавшему кедру. Он еще постоял около него, озираясь по сторонам, потом, пригнувшись, залез под дерево на приготовленную постель.
На следующий день пошел мокрый снег. Медведь проснулся под самый вечер, вылез из-под кедра и, побродив часа два по тайге, исключительно для того, чтобы прочистить кишечник, вернулся в берлогу. Он повторял эту процедуру несколько дней. Земля еще успевала впитывать талый снег, но медведь отмечал, что с каждым его пробуждением тайга становилась все холоднее и холоднее. В один из вечеров ударил мороз и утром вся земля была такой белой, словно ее накрыли сказочным одеялом. Но этого медведь уже не видел. Он крепко спал.
Проснулся он в последних числах апреля, когда снег уже стал ноздреватым и просел от пропитавшей его влаги, а на реке появились широкие забереги. Несколько дней он бесцельно бродил по тайге, пока снова не почувствовал голод. На этот раз это чувство было совсем не таким, как осенью, когда он собирался залечь в спячку. Голод гнал его все дальше и дальше от места зимовки, пока он не вышел на болото, поросшее клюквой. Солнце уже обсушило кочки, на которых она росла, и медведь жадно набросился на прошлогоднюю ягоду, казавшуюся весной особенно сладкой.
Все лето медведь провел на своей обширной территории, ни разу не подходя к берлоге. И только осенью вернулся на берег реки. Незадолго до того, как с севера потянули холода и стал падать мокрый снег, он снова удачно поохотился на лося, завалив на этот раз четырехлетнего быка. Зимняя спячка опять была сладостно-спокойной.
Так продолжалось несколько лет. Сколько, медведь не знал. Опытный охотник определил бы, что ему было не менее двенадцати лет и медведь находился в самом расцвете сил. Это чувствовал и сам зверь. Он хорошо помнил пришельца, пытавшегося поохотиться в его угодьях. Тогда тому удалось уйти, сейчас бы медведь не оставил его в живых.
И вот сегодня кто-то снова нарушил покой тайги. Грохот и гудение, издаваемые вдали, на самом краю владений, насторожили медведя. Они не утихали. И это означало, что тот, кто пришел сюда, не боится его. Постояв несколько минут в раздумье и прислушиваясь к гулу, медведь направился к реке.
Он шел быстрой неслышной походкой, то и дело поднимая морду и нервно ловя расширенными ноздрями окружающие запахи. Они не несли ничего нового. Но за несколько сот метров от того места, куда стремился медведь, его ноздри поймали резкий, еще ни разу не встреченный им запах. Он не напугал медведя, хотя зверь сбавил ход и пошел осторожнее. Ветер дул со стороны реки и медведь был уверен, что вовремя учует опасность, если она вдруг начнет угрожать ему. Выйдя почти к самому берегу, зверь оторопел.
На большой поляне стояло несколько вагончиков. Рядом с ними расположились трактора и бульдозеры, один из которых работал, противно тарахтя и издавая смердящую вонь. Это ее еще издали уловил медведь. Недалеко от вагончиков на самом берегу в несколько штабелей лежали огромные трубы. И везде суетились люди. Они громко разговаривали, размахивали руками, куда-то уходили и приходили снова. Если бы медведь понимал человеческую речь, он бы услышал, как крепкий, широкоплечий мужик средних лет, выплюнув изо рта папиросу, сказал молодому парню:
— А ну-ка, Дима, попробуй вот эту лесину. Посмотрим, что у нас выйдет.
Парень залез в кабину бульдозера и, прибавив оборотов мотору, двинул машину на высокий столетний кедр, усыпанный шишками. Бульдозер ехал с задранным ножом, скорость его была небольшой, но когда он сходу врезался в дерево, верхушка кедра от удара отломилась, словно ее срезало снарядом, и на кабину бульдозера градом посыпались шишки. Мужик, давший команду бульдозеристу, стал что-то снова показывать ему руками. Бульдозер зарычал, заскрежетал гусеницами и кедр, дрогнув, начал валиться на землю. Когда он упал, мужик радостно потер руки и поднял их.
И тут медведь, молча выглядывавший из-за деревьев, не выдержал. Издав страшный рев, он поднялся на задние лапы, потом опустился на землю и начал бросать из-под себя тяжелые глинистые комья вместе со мхом и травой. Мужик, стоявший рядом с бульдозером, сначала присел от страха, затем бросился к вагончику и уже через минуту оттуда выскочили четверо людей с двустволками. На ходу заталкивая в стволы патроны, они побежали туда, где только что находился медведь. Но зверя там уже не было. Он уходил подальше от вагончиков и бульдозеров, не зная, где теперь будет строить свою берлогу. Одно было ясно: в старой оставаться нельзя.
Мужики добежали до края поляны. На влажной земле были хорошо видны отпечатки громадных медвежьих лап. Остановившись около них, один произнес:
— Унес, курва, роскошную шубу.
Глаза его горели хищным блеском. Он кинулся по медвежьим следам за ближайшие деревья, вернулся оттуда и, тяжело дыша, опустил ружье. От охватившего азарта и вида бывшей перед самым носом и ускользнувшей добычи его бил озноб. Другой высморкался и добавил:
— Ничего, мы его достанем. Далеко не уйдет. Правда, Гудков?