Лес священного камня - [86]
Когда мы в четыре часа дня возвратились в Сар Ланг, он стал неузнаваемым. Захудалая, бедная, ничем не примечательная деревенька кишела теперь людьми. Из девяти деревень и поселков пришло около двухсот гостей, что в два с половиной раза превосходило коренное население. Разбившись на маленькие группы, гости переходили из дома в дом, останавливались на ритуальных помостах и расчищенных площадках. Все были оживлены и веселы: праздник дает возможность встретиться с друзьями из отдаленных селений. Три огромные мачты и одиннадцать жертвенных шестов вносили в людской гул тихий аккомпанемент нежным шелестом пальмовых листьев и музыкальным цоканьем деревянных дощечек, нанизанных наподобие удлиненных четок. Среди возбужденной толпы неподвижно стояли, пережевывая жвачку, возле высоких шестов, отделенные от них лишь ритуальной изгородью, одиннадцать буйволов с колоссальными растительными украшениями на голове.
Помазание головы буйвола
В пять часов началось движение в направлении хижины Боонг-Дланга. Помощник старосты приступил к помазанию кровью ног своих гостей. Он поставил янг дам со спиртным у столба перед главным входом, затем перерезал горло курице и свежей ранкой провел по ноге каждого гостя. Царила невообразимая толчея, все стремились туда, где священнодействовал Боонг-Дланг. Закончив обряд, он направился к нарам, где двадцать три главы семейства сгрудились вокруг большой веялки, чтобы «взвешивать очищенный рис» (вэхпхэй). «Отвечая на их рис», он в свою очередь угостил гостей спиртным, из большого кувшина. Последний был освящен десятью трубочками — по числу деревень, из которых пришли гости. При совершении обряда полагалось выражать пожелания. Это делали все одновременно, и слова терялись в шуме толпы, набившейся в хижину. Самый старый гость почал кувшин. Некоторые из присутствующих, получив рис от Банг-Анга, перешли к «священному человеку — хранителю рнутов». который совершал такой же обряд, или к Чонгу Вдовцу. Почти в одно время на всех девяти чердаках начались грандиозные возлияния.
Часов в семь вечера Боонг-Дланг поднялся на ритуальное возвышение у главного входа и обратился к духам. Он осыпал крышу и буйволов шафранным рисом. Моление свое он прерывал мощными звуками, которые извлекал из рога с красивым глубоким тоном. В остальных хижинах хозяева поручили эту церемонию куангам — своим гостям: у Янга Посредника духов призывал Банг-Джоонг Беременный, у Манг-Дланга — мой друг Кронг-Бинг Коротышка. Устроители праздника считали, что для начальника округа, да и для меня, как его соотечественника, простого помазания ног недостаточно. Через час нас пригласили к старосте деревни, который собирался заколоть кабана в честь выдающихся гостей.
В гостевой поставили два кувшина, рядом с ними — вьетнамскую пиалу со спиртным и кровью. На банановый лист положили лезвие топора. Начальник округа и я уселись каждый перед своим кувшином, опустили в него трубочки, а ногу положили на лезвие. Хранитель рнутов обмакнул лапки курицы в один кувшин, громко произнес: «раз!» и провел лапками по трубочке, затем опустил их в другой кувшин — «два!», и так до восьми. При этом он взывал к духам: «О Янг!». Молению вторили гонги. Не переставая молиться, хранитель рнутов описал курицей над нашими головами восемь кругов, затем перерезал ей горло и кровью помазал нам лоб и руки.
Сидя на корточках, он смочил палец в пиале с кровью и спиртным, провел им по нашим ногам, которые мы по-прежнему держали на лезвии, прочел несколько пожеланий в стихах и надел нам на запястье по латунному браслету. После этого мы одновременно принялись посасывать из своего кувшина. В это время сзади нас молодые люди свежевали тушу жертвенного кабана.
Как всегда, когда на жертвоприношение собирается много народу и спиртное льется рекой, в каждом доме произнесли речь — пранг бала — с целью напомнить молодым людям, что пить следует мирно, без ссор и драк. Все эти обряды напоминали там бох. Но великий праздник земли имеет свой отличительный ритуал, бро рноом — «взаимные визиты слуг при жертвоприношении». Он происходит глубокой ночью, после того как молодые люди споют буйволам своеобразную колыбельную, чтобы их усыпить.
Постепенно шум и гам, взрывы смеха, звонкие песни утихли, уступив место громкому храпу. На каждом чердаке участники праздника выводили громкие рулады, прерываемые икотой.
Наступило утро, петухи пропели второй раз. В хижинах начали просыпаться, фырканье и кашель заглушали треск топлива, раздуваемого в очагах огня. То из одного, то из другого дома доносились голоса женщин, которые медленно выводили длинные строгие песнопения. Их сопровождало булькание воды, переливаемой из кувшинов. Только в доме приносящего жертву женщины «пели кувшину» (тонг янг). Точно так же в начале ночи юноши «пели буйволам», которые пользуются почетом, как посредники между людьми и духами. В песнях буйволам излагают всю историю с основания мира, напоминают о том, что их не просто убивают, а приносят в жертву, что это выражение благочестия, которое возрождает священный пример, поданный героями древности.
