Лес разбуженных снов - [3]

Ванда не могла поверить тому, что Лешек лгал и использовал ее как источник информации. После того как тетя Клара провела несколько воспитательных бесед, более похожих на проповеди, и миновало больше двух месяцев с момента разоблачения козней Лешека, Ванде было дозволено ненадолго покидать дом. К несчастью, ее всегда сопровождал кто-то из родственников: родители боялись рецидива и, несмотря на заверения дочери, что Лешек для нее ничего не значит, справедливо полагали, что береженого бог бережет.

Встретиться с Лешеком Ванде удалось в городской библиотеке: тетя Клара надолго застряла в буфете, и девушка могла украдкой обменяться несколькими фразами с молодым человеком, который днем ранее прислал ей записку, в которой указал, где они смогут увидеться.

Лешек не отрицал, что проник в дом Ванды по заказу своего шефа.

– Но тебя я полюбил по-настоящему! – заявил он. – Эй, малышка, неужели ты думаешь, что я способен на подлость? Я люблю тебя!

У Ванды отлегло от сердца. Они с Лешеком разработали коварный, но эффективный план: она изображала из себя пай-девочку, усыпляя внимание родителей и тетки, и постепенно контроль ослабевал. Ванда снова смогла встречаться с Лешеком, и они принялись обдумывать план побега: юноша считал, что в Экаресте можно по-настоящему широко развернуться и они в два счета станут богатыми.

– А когда деньги есть, то на всех наплевать, – рассуждал он. – Когда тебе исполнится шестнадцать, мы поженимся, и твои родители ничего сделать не смогут. У меня есть в столице на примете несколько человечков, которые заправляют в теневых структурах, и если на них работать, то можно высоко взлететь. Начну с должности шофера, а через несколько лет стану боссом. И тогда, малышка, у нас все будет: и своя вилла с бассейном, и дюжина лимузинов, и шмоток у тебя завались…

От подобных головокружительных перспектив у Ванды сладко щемило в сердце и щекотало в носу. Родители же что-то заподозрили и снова приставили к Ванде тетю Клару. Однако девушка знала, как можно вывести из строя свою дуэнью, и частенько оставляла ее в кондитерской, отправляясь «на занятия в музыкальную школу».

Играть на виолончели Ванда ненавидела, тусклые сонаты Баха и унылые сарабанды Скарлатти навевали на нее тоску, но родители отчего-то считали, что их дочь создана для пиликания на виолончели, и твердили, что Ванда, став взрослой, поймет их правоту и будет благодарить за то, что ее отдали в музыкальную школу.

По средам, вечерами, Ванда посещала занятия по сольфеджио и музыкальной литературе: первое длилось час, второе – сорок пять минут. На сольфеджио Ванда тщетно напрягалась, пытаясь постичь секреты мажорного и минорного лада, на музыкальной литературе откровенно зевала, выслушивая биографии сто, двести, а то и триста лет тому назад почивших композиторов.

Родители знали, что Ванда без особого энтузиазма ходит в музыкальную школу, поэтому когда с середины октября дочь вдруг перестала ныть, требуя прекратить занятия в «камере пыток», как именовала она музыкальную школу, и с большим усердием собирала папку, не в состоянии дождаться, когда же тетя Клара зайдет за ней, чтобы проводить на урок, мать с отцом вздохнули с облегчением.

– Такое бывает, я читала в последнем номере педагогического журнала, – авторитетно заявила мама. – Когда у подростка заканчивается период траура по первой неразделенной любви или, как в случае с нашей Вандочкой, траур по растоптанным чувствам и обманутым надеждам, они отдают себя всецело новому, сугубо эстетическому увлечению, например, литературе, музыке или театру.

Они и не подозревали, что Ванда на самом деле организовала огромную инсценировку, в которой она и Лешек были режиссерами и главными исполнителями, а родители вкупе с тетей Кларой – ничего не подозревающими зрителями.

Знакомый Лешека, невропатолог, согласился за деньги подтвердить на официальном бланке с внушительной фиолетовой печатью, что Ванда страдает повышенным внутричерепным давлением, по причине коего не может регулярно посещать занятия сольфеджио. Ванда появлялась в музыкальной школе, приносила очередную справку, оправдывающую ее многочисленные прогулы, играла роль больной и затем исчезала снова на несколько недель.

Однако каждую среду она уходила на занятия в музыкальную школу. Если тетю Клару не удавалось сплавить в кондитерскую или ее отводили отец или мама, она прощалась с ними в вестибюле школы, приветливо махала на прощание рукой и, дождавшись, когда взрослые скроются, покидала здание школы с единственной целью – встретиться с Лешеком. Правда, в таких случаях у них было не больше полутора часов, затем девушке приходилось тащиться в школу, дабы встретить в холле родителей, явившихся забрать свое чадо, и заявить им: «Нас отпустили на пять минут пораньше», – а затем побыстрее уносить ноги, чтобы не столкнуться с товарищами по группе или, чего доброго, с учительницей сольфеджио.

Посему Ванда изо всех сил старалась затащить тетю Клару в кондитерскую, где та объедалась пирожными, в то время как племянница спешила на рандеву с Лешеком. Тетка зачастую теряла счет времени и, набивая желудок, иногда могла провести в кондитерской по два, а то и три часа кряду. Тогда Ванда могла миловаться с Лешеком подольше и сама приходила в кафе, где заставала тетку с затуманенным, как у наркомана, взглядом за столиком, уставленным полудюжиной пустых тарелочек.