Лес Мифаго. Лавондисс - [34]

– Если вы хотите поговорить без лишних ушей, я ненадолго покину вас, – сказал он и, не ожидая ответа, исчез в глубинах дома. Энни никак не объяснила его появление, но он жил в доме, никаких сомнений. Позже я заметил в ванной его бритву, лежавшую на низкой полочке.

Возможно, все это к делу не относится, но я внимательно вглядывался в миссис Хайден и ее положение. Мрачная и неустроенная, она не шла ни на какой дружеский контакт, и я не видел ни малейшей искры сочувствия, которая позволила бы мне легко расспросить ее. Она сделала мне чай, предложила печенье и молча сидела, пока я объяснял цель своего визита.

– Я никогда не встречала вашего отца, – наконец сказала она, – хотя я и знаю о нем. Он приезжал в Оксфорд несколько раз, но как раз тогда меня не было дома. Кстати, мой отец, натуралист, тоже бывал дома не так часто. Я была очень близка с ним. Он проводил очень много времени в поездках, и я волновалась за него.

– А вы помните, когда видели его в последний раз?

Она странно посмотрела на меня, что-то среднее между жалостью и гневом.

– Я хорошо помню тот день. Суббота. 13 апреля 1942 года. Тогда я жила на верхнем этаже. Мой муж… он уже ушел. Отец яростно заспорил с Джоном – моим братом – и внезапно ушел. Вот тогда я и видела его в последний раз. А Джон поехал за границу, на войну, и его убили. Я осталась одна…

Еще несколько осторожных вопросов, и я сложил вместе куски двойной трагедии. По какой-то причине Уинн-Джонс ушел из дома, разбив сердце Энни во второй раз. Терзаемая страданиями, она несколько лет жила как отшельник, и только когда война кончилась, опять начала участвовать в общественной жизни.

Молодой человек, живший с ней, принес свежий чайник, и я заметил, что они общались неподдельно тепло. Она не перестала чувствовать, хотя рана от двойной трагедии еще кровоточила.

Я подробно объяснил ей, что эти люди – наши отцы – работали вместе и что записи моего отца неполны. Не видела ли она отрывки из дневника или, может быть, письма и документы, не принадлежащие Уинн-Джонсу?

– Я вообще ничего не искала, мистер Хаксли, – тихо сказала она. – Кабинет отца остался точно в таком же виде, как в тот день, когда он ушел из него. Вы вправе посчитать, что так поступали только во времена Диккенса, дело ваше. Однако это очень большой дом, и кабинет нам не нужен. Чистить и убирать его – лишние усилия, так что он закрыт и останется таким, пока отец не вернется и сам не приведет его в порядок.

– Могу я взглянуть на него?

– Пожалуйста. Мне он не интересен. И вы можете позаимствовать все, что найдете, если, конечно, сначала покажете мне.

Мы поднялись на второй этаж и прошли по темному коридору, где обои с цветочками отслаивались и висели рваными клочьями. Пыльные картины, тусклые репродукции Матисса и Пикассо, потертый ковер…

Кабинет находился в самом конце; комната выходила окнами на город. Через грязные шторы я увидел колокольню церкви Св. Марии. Вдоль стен стояло столько книг, что штукатурка над провисшими полками треснула. Стол был накрыт белым чехлом, как и вся остальная мебель, но на непокрытых книгах скопилась пыль толщиной в палец. Около одной из стен лежала беспорядочная груда карт, диаграмм и гравюр с растениями. Шкаф был забит под завязку стопками журналов и томами переплетенных писем. Какая противоположность тщательному порядку, царившему в кабинете отца! Я растерянно глядел на загроможденную вещами и книгами берлогу ученого, не зная, откуда начать искать.

Энни Хайден несколько минут глядела на меня, сузив усталые глаза за очками в роговой оправе, потом сказала: «Я ненадолго оставлю вас», – и я услышал, как она спускается вниз.

Я открывал ящики столов, листал книги, даже поднимал ковер в поисках тайника в половицах. Проверить каждый дюйм в комнате – титаническая работа, и через час я признался в поражении. Я не нашел не только тщательно спрятанных листков из дневника отца, но и дневника самого Уинн-Джонса. Вся моя добыча – странное оборудование, как будто сделанное Франкенштейном, «передний мостик», как называл его отец: наушники, ярды проволоки, тяжелые электрические батареи, быть может автомобильные, стробоскопические легкие диски, бутылки едких химикатов, снабженные этикетками. Вся эта груда находилась в большом деревянном ящике, накрытом портьерой. Я понажимал его планки и действительно нашел тайное отделение. Пустое.

Тихо, как только возможно, я прошел по всему дому, заглядывая в каждую комнату и пытаясь интуитивно понять, мог ли Уинн-Джонс устроить в ней тайник. И ни разу ничто не толкнуло меня. Всюду было одно и то же: запах влажных чехлов, гниющие книги – ужасная атмосфера имущества, которым не пользуются и за которым не ухаживают.

Я спустился вниз. Энни Хайден слабо улыбнулась.

– Нашли что-нибудь?

– Боюсь, что нет.

Она задумчиво кивнула и добавила:

– А что в точности вы ищете? Дневники?

– Наверно, ваш отец взял их с собой. Обычные годовые дневники. Я не нашел ни одного.

– Никогда не видела ничего похожего, – по-прежнему задумчиво сказала она. – И это действительно странно, уверяю вас.

– Он ничего не рассказывал вам о своей работе? – Я уселся в кресло.