Лес Мифаго. Лавондисс - [33]

».

Чье она мифаго?

Меня охватило что-то вроде паники; ранним утром я отправился в лес и бегал по нему до тех пор, пока не вспотел и не выдохся. Было светло и не очень холодно. Я нашел пару тяжелых сапог и со сломанным копьем в руках обе́гал всю опушку. И постоянно звал Гуивеннет.

Чье она мифаго?

Вопрос, который мучил меня все утро, темная птица, мечущаяся над головой. Мое? Или Кристиана? Кристиан отправился в лес, чтобы опять найти ее, Гуивеннет из Зеленого леса, которую создали дубы и ясени, терновник и кусты, вся сложная жизнь, населявшая древний Райхоуп. Но чьим мифаго является моя Гуивеннет? Неужели Кристиана? Неужели он нашел ее и гнался за ней до самой опушки, за девушкой, которая боялась и презирала его? Неужели она пряталась от Кристиана?

Или все-таки она мое мифаго! Быть может, ее породило мое сознание, и она пришла к создателю, как раньше приходила к отцу, как ребенок приходит к взрослому. Кристиан, возможно, нашел девушку своей мечты и сейчас устроился с ней в сердце леса, ведя странную, но удовлетворяющую его жизнь.

Но меня грызло сомнение, и вопрос об «идентификации» Гуивеннет не давал мне покоя.

Я присел отдохнуть на берегу говорливого ручья, далеко от дома, в том самом месте, где много лет назад Крис и я ждали, как наш кораблик вынырнет из леса. Поле было усеяно коровьим навозом, хотя сейчас на нем паслись только овцы, собравшиеся вдоль заросшего высокой травой берега ручья; они с подозрением поглядывали на меня. Сам лес казался темной стеной, вытянувшейся по направлению к Оук Лоджу. Повинуясь внезапному импульсу, я пошел вдоль ручья против течения, перебираясь через поваленные молнией стволы деревьев и пробиваясь через переплетение шиповника, терновника и высокой, по колено, крапивы. Трава и кустарники уже зеленели по-летнему и хорошо разрослись, несмотря на овец, проникавших глубоко в лес и пасшихся на полянах.

Я шел несколько минут; лиственный полог стал гуще, свет затуманился, поток расширился, идти стало труднее. Внезапно ручей поменял направление, и я обнаружил, что иду из леса. Я потерял ориентацию, а тут еще мне дорогу загородил огромный дуб; я пошел вокруг него, и земля начала опасно опускаться. Появились заросшие скользким мхом серые камни; вдоль этого каменного барьера росли молодые узловатые дубки. К тому времени, когда я сумел пробраться сквозь него, я потерял ручей, хотя и слышал его далекое журчание.

Через несколько минут я сообразил, что лес поредел и я уже вижу поля за ним. Я сделал круг. Опять.

И тут я услышал крик голубя и повернулся к молчаливой мгле. Я позвал Гуивеннет, но в ответ только издевательски захлопала крыльями птица, высоко надо мной.

Как же отец входил в лес? Как он проникал так далеко? Судя по его дневнику и карте, висевшей на стене кабинета, он мог заходить очень далеко в райхоупский лес, и только тогда защита поворачивала его. Он знал дорогу, я не сомневался, но, судя по всему, перед смертью он ограбил собственный дневник – скрывая улики или вину – и информация пропала.

Я хорошо знал отца. В Оук Лодже я находил множество свидетельств разных качеств его характера, и особенно одного: он должен был запасать, сохранять, укрывать. Я не представлял себе, что отец может что-нибудь уничтожить. Спрятать, да, но не порвать или сжечь.

Я обыскал дом, а потом зашел в поместье и спросил там. Нет, он не спрятал в поместье ничего, если не использовал – незаметно для всех – большие комнаты и длинные коридоры.

Оставалась еще одна возможность, и я написал в Оксфорд, надеясь, что письмо доберется раньше меня. На следующий день я собрал маленький чемоданчик, оделся получше и после трудной дороги на автобусе и поезде оказался в Оксфорде.

У дома, где жил коллега и задушевный друг отца, Эдвард Уинн-Джонс.

Я не надеялся застать Уинн-Джонса. Я уже не помнил как, но вроде в прошлом году – или еще во Франции – я слышал, что он умер или исчез и в доме живет его дочь. Я не знал даже, как ее зовут и согласится ли она увидеться со мной. Но я решил рискнуть. Однако она оказалась очень вежливой. Дом – трехэтажный полуособняк на окраине Оксфорда – требовал ремонта. Шел дождь, и высокая, сурово выглядевшая женщина, открывшая дверь, мгновенно пригласила меня внутрь, хотя и заставила постоять в передней, пока я сражался с промокшими пальто и ботинками. Только потом мы начали соревноваться в вежливости.

– Энни Хайден.

– Стивен Хаксли. Прошу извинить за позднее предупреждение. Надеюсь, не причинил вам никаких неудобств.

– Ни в малейшей степени.

Ей было лет тридцать пять, скромно одетая: серая юбка и серый джемпер поверх доходящей до шеи белой блузки. В доме пахло полировкой и сыростью. Все комнаты были закрыты со стороны коридора – как я понимаю, защита против вторжения через окна. Она выглядела как женщина, при виде которой на ум невольно приходит эпитет «старая дева»; не хватало только кошек, возившихся около ее ног.

На самом деле Энни Хайден жила совсем по-другому. Она была замужем, но во время войны муж ушел от нее. И когда она ввела меня в темную скромную гостиную, я увидел мужчину примерно моего возраста, читающего газету. Он встал и был представлен как Джонатан Гарланд. Мы пожали друг другу руки.