Лес Мифаго. Лавондисс - [27]

Так что полет на «Персивале Прокторе» стал, можно сказать, моим первым небесным путешествием; и когда хрупкий самолетик накренился и почти подпрыгнул в воздухе, я покрепче вцепился в поручни, закрыл глаза и начал сражаться с желанием внутренностей выпрыгнуть из горла.

Не думаю, что когда-нибудь меня так тошнило, и я не понимаю, как я ухитрялся сидеть. Каждые несколько секунд самолетик встряхивало – Китон называл это термальным ударом, – и мое тело стремилось расстаться с желудком; невидимые пальцы хватали «Персиваль» и с ужасающей скоростью швыряли вверх или вниз. Крылья гнулись и скрипели. Клянусь, пока самолетик сражался с бездушной природой, я, несмотря на шлем и наушники, слышал жалобы алюминиевого фюзеляжа.

Мы сделали над аэродромом два круга, и только потом я рискнул открыть глаза. И я немедленно перестал понимать, где нахожусь, потому что в боковое окно увидел не далекий горизонт, а землю с фермами. Голова закружилась, к этому добавилась мысль, что я нахожусь на высоте несколько сотен футов над землей; ничего удивительного, что тело никак не могло совладать с силой тяжести. Потом Китон резко накренился вправо – приступ паники! – и самолет заскользил на север; яркое солнце мешало смотреть на запад, но, с трудом глядя через холодное, запотевшее от тумана стекло, я различал поля и группы блестящих белых зданий – деревушки и городки.

– Если вас затошнит, – голос Китона резанул по ушам, – рядом с вами есть кожаный мешочек, видите?

– Я в порядке, – ответил я, чувствуя рядом спасительный мешок. Самолет сражался со встречным ветром, и, казалось, какие-то мои части то поднимались к самому горлу, то опять падали, схваченные своими товарищами-органами. Я посильнее вцепился в мешок, рот наполнился противной едкой слюной, к горлу подкатила тошнота. И очень быстро – и очень униженно – я выплеснул содержимое желудка в мешок.

Китон громко засмеялся.

– Какая пустая трата продуктов, – заметил он.

– Зато теперь я чувствую себя лучше.

И я действительно почувствовал себя лучше. То ли я разозлился от собственной слабости, то ли помог пустой живот, но полет на высоте нескольких сотен футов над землей уже не казался таким ужасным. Китон проверял камеры, мало обращая внимания на полет. Полукруглый штурвал двигался сам по себе, и хотя гигантские пальцы продолжали бить по самолету, наклоняя его то влево, то вправо, а потом с ужасной скоростью кидая вниз, мы, похоже, держались заданного курса. Под нами убегали назад фермы, разделенные зелеными рощами; вдали извивалась грязная лента – приток Авона. Дымные тени облаков бежали по узору полей, все казалось ленивым, мирным и благодушным.

А потом Китон сказал:

– Черт побери, а это еще что?

Я посмотрел вперед, через его плечо, и увидел на горизонте тьму – начало райхоупского леса. Над ним висела огромная мрачная туча; казалось, что над лесом бушует гроза. И тем не менее небо было довольно ясным, и можно было видеть редкие летние облака, как над всей Западной Англией. Казалось, сама лесная страна источает из себя черную пелену, и, подлетев ближе, я почувствовал, что темнота проникла в наше настроение, наполнила нас смутным страхом. Китон что-то крикнул, наклонил самолет вправо, и мы полетели вдоль края леса. Я посмотрел вниз и увидел жалкое съежившееся здание с серой крышей – Оук Лодж; и вся местность выглядела темной и мрачной, а молодые дубы явственно вытянулись в сторону кабинета.

Сам лес выглядел перепутанным, густым и враждебным. Я ничего не видел сквозь переплетение листвы: ни единого просвета, только серо-зеленое море, волнующееся под ветром; для меня, непрошеного наблюдателя, лес выглядел одним организмом, почти живым, дышащим и беспокойно движущимся.

Китон облетел райхоупский лес по периметру, и мне показалось, что первобытный лес совсем не такой большой, каким я себе его представлял. Я заметил и говорливый ручей, беспорядочно вьющуюся ленту, серо-коричневую, но иногда искрившуюся под лучами солнца. Было видно место, где он втекал в лес, однако затем верхушки деревьев быстро закрывали его.

– Я собираюсь пересечь лес с востока на запад, – внезапно сказал Китон, самолетик накренился, лес встал дыбом перед моим завороженным взглядом и бросился на меня, потек подо мной, широко раскинулся передо мной.

В то же мгновение на нас обрушился ураганный ветер. Нос задрался вверх, и самолет едва не кувырнулся через хвост, но Китон сумел выровнять свой «Персиваль Проктор». С краев крыльев полился странный золотой свет, очертания пропеллера расплылись, как если бы мы влетели в радугу. Ветер раз за разом бил по нам справа, толкая самолет к краю леса и фермерским полям. Ветер засвистел – как будто завизжали баньши – настолько оглушительно, что Китон громко выругался от страха и ярости; но даже через наушники я едва слышал его!

Но как только мы вылетели за пределы лесной страны, тут же вернулась относительная тишина; самолет выровнялся, слегка спустился, и тут Гарри Китон, не сказав ни слова, заложил вираж, решив опять пролететь над лесом.

Я хотел было возразить, но мой язык прилип к гортани, и я уставился на стену тьмы перед нами.