Лермонтов - [179]

И вот теперь так же виноват и растерян был Краевский. Он несколько раз пересмотрел все поправки, сделанные Лермонтовым в стихах, отобранных для сборника, а когда продолжать возиться с ними стало уже невозможно, сказал, без нужды перекладывая с места на место лежавшие на столе бумаги:

   — Ты, верно, ждёшь от меня объяснений по поводу повести Соллогуба...

   — Ах, оставь, Андрей! Чёрт с ним! — ответил Лермонтов.

   — Видишь ли, — не слушая его, продолжал Краевский с видом человека, решившегося на трудное, но необходимое дело, — то, что я тебе сейчас расскажу, почти невероятно, но ты знаешь, где мы живём, и поверишь мне...

И он рассказал Лермонтову о встрече в театре с Дубельтом; о том, как тот, приторно улыбаясь, выразил желание поскорее прочесть «высокоталантливый роман» графа Соллогуба, о котором «все говорят так много лестного», о своих попытках уклониться от решительного ответа Дубельту и о том, как он, Краевский, убежал в антракте из театра, по-мальчишески веря, что этим дело и кончится; и, наконец, о формальном вызове в Третье отделение якобы для разговора о делах журнала вообще.

   — Ты себе не представляешь, — возмущённо выкатив глаза, сказал Краевский, — как просто и откровенно разговаривал со мной Бенкендорф. Но что это была за простота, что за откровенность! Совсем как на большой дороге: «Кошелёк или жизнь!» Иными словами, или печатай Соллогуба, или под первым же попавшимся предлогом закрою журнал... Вот в таком-то положеньице я и оказался... Вещь, конечно, нестаточная ни в одной порядочной стране, ну, да ведь у нас дело другое, нам никто не указ... Только я — слышь, Миша? — только я-то знаю, что человеческой вины это с меня не снимет — согрешил, окаянный. Делай со мной что хочешь.

Лермонтов отлично знал, с каким нетерпением люди ждали каждый месяц и в столицах, и в провинции того дня, когда выходили в свет «Отечественные записки». Поэтому ничего «делать» с Краевским Лермонтов не собирался; он мог только ещё раз пожалеть этого человека, который, чтобы иметь возможность постоянно говорить своим согражданам хоть часть правды о русской жизни, изредка должен был совершать подлость.

Краевский пытливо взглянул Лермонтову в глаза, стараясь угадать, о чём он думает, потом потряс тщательно напомаженной белокурой головой, потёр пальцами виски, будто прогоняя боль, и снова виновато заговорил:

   — А потом, меня немного успокоило отношение к этому Белинского: он ведь ни о чём не догадался и никого не узнал, когда прочёл рукопись. Сказал даже, что это, мол, повыше всех Гюго и Бальзаков, вместе взятых. Не мог бы он, при всей своей восторженности, так сказать, если бы понял, где тут собака зарыта; ведь ты для него — второе после Пушкина лицо в русской литературе, а теперь, когда вышел «Герой», может, и первое. А уж коли этот редакционный зубр не понял, подумал я, так читатели и подавно не поймут. Публика — дура...

Лермонтов хотел прекратить тяжёлый для Краевского разговор и начал какую-то фразу, но Краевский, не поняв этого, перебил:

   — Вообще-то ты прав. Белинский в таких вещах наивен, несмотря на весь свой ум. А я, конечно, подлец, рептилия. Пойду вот завтра и напрошусь на именины к Булгарину, теперь мне одна дорога...

   — Почему ты думаешь, что у него завтра именины? — делая ещё одну попытку переменить разговор, шутливо спросил Лермонтов.

   — А что — не завтра? — нервно рассмеялся Краевский. — Ну, всё равно. Пойду в другой день...

«Вот и сохрани человеческое достоинство на Руси!» — слушая этот смех и наблюдая непривычно суетливые, вертлявые жесты Краевского, с горечью подумал Лермонтов.

Краевский отошёл к книжной полке у противоположной стены и, сняв с неё толстый том в чёрном кожаном переплёте, вернулся к столу и просительно сказал:

   — Позволь поднести тебе книжку, которую я перечёл недавно с наслаждением. Здесь, между прочим, рассказывается, как Сократ, присутствуя на представлении «Облаков», где Аристофан гнусно над ним издевается, поднялся со своего места, чтобы публика могла судить, верно ли актёр его изображает.

Лермонтов взял книжку из рук Краевского и раскрыл. Это оказались «Диалоги» Платона на французском.

   — Благодарствуй, — весело сказал он, довольный тем, что неловкость начинает проходить, — постараюсь в точности следовать примеру Сократа, но если дело дойдёт до цикуты, то, пожалуй, заменю её каким-нибудь более современным напитком.

   — Кстати, насчёт современных напитков, — вдруг с несвойственной ему игривостью подхватил Краевский, — если ты не возражаешь, едем сейчас обедать к Леграну. Не откажи в последней просьбе своему смиренному редактору...

И, хотя это сильно расстраивало его планы, Лермонтов согласился.

24

Несколько лет назад, когда Лермонтов, уже окончив два курса в Московском университете, захотел перевестись в Петербургский, ему предложили здесь начать всё сначала, с первого курса. Он обиделся и наотрез отказался. И тут-то бабушка, мечтавшая видеть внука гвардейским офицером, действуя где уговорами, где настояниями, убедила его поступить на военную службу. Недавний студент шутя сдал экзамены в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров и, после двух лет муштры, к вящей гордости и удовольствию бабушки, надел золотые эполеты.