Леон и Луиза - [64]
– Всё кончилось, Лё Галль. Прошло и миновало.
Леон кивнул, повернулся на каблуках и возвратился в лабораторию. К его собственному удивлению, он не испытывал облегчения, а только стыд. Ему было стыдно за себя самого и за всю Судебную полицию, которой больше не представится возможности отвергнуть позорную, навязанную ей, штрафную работу.
Внешне в повседневность Леона вернулось что-то вроде нормальности. Штандартенфюрер Кнохен и его адъютант больше не показывались, поставки кофе прекратились. Правда, ящик его стола по-прежнему был щедро наполнен банкнотами, однако необходимость в постоянном распределении денег прошла. Собственная работа лаборатории поступала лишь от случая к случаю. Пожалуй, умирать снова стало значительно больше людей, чем в непривычно мирное лето 1940 года, но большинство жертв обнаруживали не симптомы отравления, а умирали от огнестрельных ран.
Леон решил снова вернуться к своей прерванной полтора года назад диссертации о статистике парижских отравлений. Как бы то ни было, ему не следовало лишний раз раздражать Кнохена. И прежде чем самовольно сочинять запутанный манускрипт, надо бы испросить у него формального соизволения и продемонстрировать ему безобидность своего исследования. Леон стыдился своей предусмотрительной покорности, а ещё больше стыдился того, что не видел возможности быть менее покорным.
В начале февраля 1942 года в лаборатории Леона объявился Жюль Карон из бухгалтерии, которого ещё никогда не видели на четвёртом этаже. У него были рябые после оспы щёки, он носил очки в черепаховой оправе, у него был короткий нос, а вместо рта узкая полоска. Леон был знаком с ним по редким встречам на лестничной клетке. Они всегда здоровались – коротко и по-деловому, как принято между сотрудниками из разных отделов, но никогда не останавливались перемолвиться словечком. И вот он стоял теперь перед письменным столом Леона и потирал себе переносицу, как школьник, которого вызвали к директору.
– Послушай, Лё Галль. Мы знаем друг друга уже давно.
– Да.
– Хотя и не очень хорошо.
– Верно.
– Ты там сейчас чем занимаешься?
– Анализирую статистику. Смертельные случаи из-за отравления с 1930 по 1940 годы.
– Ага. Я здесь работаю уже двенадцать лет. А ты?
– С сентября 1918. Скоро будет двадцать четыре года.
– Поздравляю.
– Ну, что ж.
– Время идёт.
– Да.
– Ничего, если я закрою дверь?
– Закрывай на здоровье.
У Леона ещё оставался кофе в кофейнике. Он налил две чашки.
– Тебя, наверное, удивило, что я зашёл, ведь мы толком-то и не знаем друг друга.
– Работа есть работа.
– Я здесь не по работе. Дело в том, как бы это сказать…
– Я слушаю.
– Я бы не пришёл, если бы у меня был хоть какой-то другой выход…
– Прошу тебя.
– Я здесь потому… пойми меня правильно. Люди говорят.
– Обо мне?
– Слышать приходится то и это.
– Что же именно?
– Ну, всякое. Послушай, Лё Галль, мне всё равно, чем ты занимаешься, я и знать не хочу. Короче: хочешь купить у меня лодку?
– Что-что?
– У меня есть лодка, недалеко отсюда. Ничего особенного, деревянный полубаркас. Три метра на семь двадцать с двухместной каютой и дизельным мотором – двенадцать лошадиных сил. Ей восемнадцать лет, но она в полном порядке. Стоит в порту Арсенал. – Карон беспокойно огляделся. – Я могу здесь говорить, нас никто не слышит?
– Не беспокойся.
– Ты должен мне помочь, Лё Галль. Мне надо исчезнуть, в свободную зону. Прямо сегодня же вечером, самое позднее – завтра рано утром.
– Как так?
– Не спрашивай, получил предупреждение. Мне нужны деньги на себя и на семью. Если удастся, ещё и на родителей жены. Поможешь мне?
– Если смогу.
– Люди говорят, у тебя есть деньги.
– Кто говорит?
– Но это правда?
– Сколько тебе надо?
– Я продам тебе мой полубаркас.
– Мне не нужен твой полубаркас.
– А мне не нужны подачки.
– Сколько?
– Пять тысяч.
– А ты будешь молчать?
– Меня здесь больше никто не увидит, мой поезд уйдёт в половине третьего.
Леон взял ключ из бакелитовой чашки и открыл выдвижной ящик, отсчитал пять тысяч франков и добавил к ним ещё одну тысячу. Когда он двигал по столу эту пачку денег, Карон подвинул ему навстречу связку ключей:
– Лодка называется Fleur de Miel. Корпус светло-голубой, каюта белая, на окнах занавески в красную клетку.
– Мне не нужна твоя лодка.
– У неё дизельный мотор, дровяная печка и две койки.
– Мне она не нужна.
– И электрический свет. Возьми её в качестве залога и посмотри за ней, пока меня не будет.
– Убери ключи.
– Мотор запускай раз в две недели, иначе он застоится. Если я не вернусь через два или три года, тебе надо будет поднять посудину из воды и заново покрасить. Когда война кончится, я заберу её назад, а деньги верну.
– Забудь про деньги, – сказал Леон.
– Тогда ты забудь, что лодка когда-то принадлежала мне.
Карон встал, положил ключи на стол и поднял руку на прощанье.
Леон положил ключи к деньгам, запер выдвижной ящик и снова склонился над своей статистикой. Но через пару недель он всё чаще стоял у окна и смотрел на баржи, которые теперь лишь изредка и по одной проплывали по Сене; если появлялся какой-нибудь катер, он присматривался к нему особенно внимательно. Он навёл в бухгалтерии справки о коллеге Кароне и узнал, что тот вместе со всей семьёй бесследно исчез.
«Мистификатор, шпионка и тот, кто делал бомбу» – увлекательнейший роман современного швейцарского писателя Алекса Капю. Один из героев книги помог американцам сделать атомную бомбу, второй – начинающий художник – отправился со знаменитым Артуром Эвансом на раскопки Кносса и научился ловко воссоздавать старые фрески, что принесло ему немалый доход. А героиня романа, разведчица союзников в фашистской Италии, была расстреляна. Автор удивительным образом связывает судьбы своих героев между собой, украшая повествование множеством достоверных фактов того времени.
«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».
Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.
Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.