Ленты бескозырки - [12]

В голове Василия Николаевича роятся сомнения. Трудна все-таки служба угрозыска. Попробуй раскуси, кто перед тобой. "Может, действительно матрос невиновен, и я зря нервирую больного человека? Но тогда кому понадобилось обстреливать наряд и с какой целью? Спросить у него сейчас об этом? Нет, подожди, Вася, не торопись.

Оставь на свой риск матроса до утра. Ведь даже то, что сказал этот молодец, не перепроверено". И Афоничев твердо решает не выпускать матроса до утра. Вдруг окрепнет часовщик, тогда возможно будет провести опознание, а может быть...

Уже поздно. Василия Николаевича клонит ко сну.

Присел на минуту за стол, и веки сами собой смыкаются.

А тревожная дума не покидает его. На мгновение он даже представляет матроса с пистолетом в руке перед беззащитными людьми. Может ли совершить преступление сидящий перед ним человек? Трудно сказать. Пожалуй, надо пока отправить Резниченко в камеру и связаться по телефону с больницей. Пусть сотрудник попытается узнать у Содикова: хорошо ли он запомнил матроса? Что было написано на ленте бескозырки? Сможет ли он опознать кого-нибудь из грабителей, в особенности матроса?

Дверь кабинета неожиданно раскрывается. На пороге - угловатая фигура Саши Крамера, инспектора общего отдела уголовного розыска.

- А-а-а! Старый знакомый, не забываешь нас. Или натворил чего? запросто обращается он к матросу.

- Откуда вы его знаете? - вмешивается Афоничев.

- Да как-то во время облавы у Нардома он мне попадался. Раненный в бедро?

- Так точно! - подскакивает с места матрос.

- Ну, конечно, он. Фамилия его, дай бог памяти, Резченко, - вспоминает Крамер.

- Резниченко, товарищ начальник, - поправляет сияющий матрос.

Но Крамер не расположен втягиваться в бесплодный, по его мнению, разговор. Он кладет на стол перед Афоничевым сводку и исчезает за дверью так же неожиданно, как и появился.

- Я вас отпускаю, - чертя замысловатые вензеля на бумаге, заявляет Василий Николаевич и, уловив вздох облегчения, вырвавшийся ив груди матроса, добавляет: - Но уже давно наступил комендантский час, и вам по улице не пройти. Останетесь у нас до утра.

Резниченко заметно меняется в лице, подозрительно, в недоверием смотрит на дежурного:

- Зачем же до утра?

- Так нужно! - обрывает Афоничев и вызывает конвойного.

До двери задержанный идет спокойно, не проявляя признаков волнения. И только переступив порог, резко оборачивается и беспокойным взглядом сверлит Афоничева. В глазах тревога и немой вопрос: "А вы не передумали? Может быть, отпустите, что вам стоит?" Василий Николаевич молчит. Дверь закрывается. Тогда он медленно снимает трубку и звонит в больницу, просит к телефону сотрудника угрозыска, дежурящего у постели пострадавшего.

- Как больной? - спрашивает без всяких вступлений. - Уснул, говоришь? Скажи-ка, что он тебе о матросе рассказывал? Ну, какой он из себя, что написано на околыше бескозырки, может ди опознать его? Что?.. Не говорил? Так о чем же тогда ты с ним беседу вел, - о соленых огурцах, что ли.. Ладно, имей в виду, как только больной придет в себЯу сразу выясли эти вопросы и позвони мне.

В соседнем кабинете, вплотную прижавшись друг к другу, на кожаном диване спят мальчики. Василий Николаевич все еще не решается отпустить их домой, - вдруг доставят задержанных, кто их опознает? Ребята единственные, кроме потерпевшего, свидетели, поэтому приходится оставлять их до утра. С родителями Афоничев договорился еще с вечера. Раз надо, говорят, пожалуйста, мы понимаем ваше положение. Сознательные граждане попались. Не каждый согласится оставить в милиции детей, да еще с ночевкой.

Проходит еще час. В городе тихо. На столе дежурного изредка дребезжит звонок телефона, но задержанных больше не приводят. Голова дежурного опять клонится вниз. Чтобы прогнать сон, он поднимается из-за стола и ходит взад-вперед по просторной комнате. За день здесь изрядно натоптали. Пол грязный до черноты, под ногами валяются окурки, горелые спички, клочья бумаги. Нетерпимый к беспорядкам, Василий Николаевич хмурится, что-то обдумывает.

- Селиванов! - кричит он камерному. - Неси шваб* ру и быстренько подмети пол, слышишь?

А Селиванов все слышит, но не отзывается. Пригрелся на мягком стуле, да и нет особой охоты браться за неприятное занятие. Наконец, после повторного напоминания, он, позевывая, неторопливо приходит в дежурную комнату. С мокрой швабры падают капли воды. Побрызгав из ведра, он приступает к уборке. Неторопливо, молча подметает. Афоничев не то чтобы чувствовал себя виноватым, но пожалел пожилого милиционера.

- Ну как там матрос, дрыхнет небось? - первым нарушает он молчание.

- Не спит, товарищ инспектор. Даже не прилег. Все время сидит на нарах, думает о чем-то.

- О чем он, по-твоему, должен думать?

- Откуда мне знать? Беспокоится о чем-то... К нам ведь за будь здоров не попадаются, - рассудительно отвечает Селиванов.

- Беспокоится? - повторяет дежурный.

- Известное дело. Попал голубь в силок...

Василий Николаевич присел за стол, задумался.

Когда Селиванов покончил с уборкой, Афоничев решительно встал и совсем неожиданно для камерного снова велел привести задержанного в дежурку.