Лента Мёбиуса - [26]
– Ну известно же, что лучше себя самого не удовлетворишь, – включился Ван. – Но я плохо себе представляю, чтобы кто-то явился в больницу и сказал: «Здравствуйте, вы не ампутируете мне руку? Прошу вас. Это меня заводит».
Он выбросил окурок в окно.
– Что же, выходит, этот тип сам себе что-то отрубил?
– Почему бы и нет? А без нужных инструментов и лекарств культя наверняка инфицируется, начнется некроз. Отсюда и гнилостный запах.
– Но тогда зачем лить уксус на Леруа? – спросил Жоффруа, хрустя сухариком.
Вик покачал головой:
– Понятия не имею. Может, он к ней прикасался, ласкал ее этой… гангренозной клешней и не хотел оставлять следы для нашей аппаратуры. А винный уксус убил все бактерии, уничтожил все следы.
– А может, он предпочел сохранить чистой свою жертву, – подхватил Жоффруа. – Желал прикасаться к незапятнанной поверхности, которую не тронула грязь. Может, ему самому была отвратительна гниль собственной гангренозной культи.
– Вполне возможно, приятель. Запах, куски отмершей кожи, кукла с отрезанной рукой. И это объясняет, зачем ему был нужен морфин. И откуда он так хорошо знал дозировку. Он его колет себе, чтобы переносить собственную боль. Гангрена ведь должна здорово болеть.
– Особенно газовая или влажная. Ткани распухают, образуется сочащаяся язва, а потом начинается разложение.
Жоффруа бросился к термосу:
– Я бы сейчас выпил чего покрепче, чем эта бурда.
– А есть?
– Я имел в виду алкоголь. Если ты недоволен, не пей.
Вик залпом осушил свой стакан.
– А у тебя есть какие-нибудь мысли о том, какого типа убийца тут поработал? – спросил он.
Жоффруа натянул свою кожанку и кивнул Вану, чтобы тот шел за ним.
– Есть. Псих, больной на всю голову, но с прекрасным чувством юмора.
– Миленькое резюме. И теперь… что теперь делаем?
– А тебе нянька нужна? Майор пока не пришел, надо пошевеливаться. Мы с Ваном обойдем клиентов Леруа. И допросим с пристрастием всех, с кем у нее были давние связи. В том числе и в среде порнокиношников. А ты возьми двух-трех парней и прошерсти все больницы, медицинские кабинеты, все аптеки. Твоя задача – морфин, но прежде всего – больные с гангреной. Ни один живой мертвец, либо воняющий, как падаль, либо тот, у кого рука вовсе уже лиловая, не должен остаться незамеченным.
Перед тем как выйти из комнаты, Жоффруа в последний раз обернулся:
– Эй, V8!
Вик поднял голову:
– Что?
– Не посягай больше на мой кофе. Идет?
14
Пятница, 4 мая, 14:09
Стефан удивился, как легко удалось им проникнуть в Центр медицинских исследований Университета Пьера и Марии Кюри, что в Шестом округе. Они ожидали, что это закрытое заведение, по крайней мере с охранником у входа, а оказалось, что с улицы Медицинской Школы вход свободен для всех.
Они с Сильвией прошли сквозь просторные аркады вдоль цветущего сада. На квадратную зеленую лужайку лился яркий свет, в котором сквозили холодные оттенки, отливающие синевой, как свет в операционном блоке. Пара остановилась перед табло с указателями: амфитеатры, Хирургическая академия, Институт врачебной подготовки…
– Нам туда, – сказал Стефан, указав пальцем на название «Музей патологической анатомии Дюпюитрена».
– Тебе знакомо это место?
– Абсолютно незнакомо.
– А должно бы. Не слишком отличается от твоей Страны Тьмы… Куда ни глянешь – всюду монстры.
– Сожалею. Я бывал во многих музеях, но вот в этом не приходилось, могу гарантировать.
Они молча пошли дальше, он впереди, она за ним. И тут Стефан вспомнил другую надпись.
– Университет Марии Кюри… Джон Лейн, он же Эктор Арье, живет на улице Марии Кюри. Странно, правда? Оба места, как-то связанных с моими видениями, носят имя Марии Кюри.
– Куда бы ты ни поехал, везде найдешь улицу Марии Кюри. Надеюсь, ты не принялся снова за свои совпадения.
Она легонько толкнула его локтем:
– А я все еще нравлюсь. Студент, что шел нам навстречу…
– Это тот брюнет с горящими глазами?
– Он самый. Он дважды на меня обернулся.
– Если ты видела, как он обернулся, значит сама оборачивалась.
– Ревнуешь?
– Вовсе нет.
– Пошли. А ведь раньше сказал бы «да».
Стук их шагов по цементным плитам пола затихал. Они прошли мимо статуи в белом балахоне, изображающей Смерть: что ни говори, а медики обладали весьма своеобразным чувством юмора. И Сильвия, в который уже раз, спросила себя, зачем она пришла сюда, в это напыщенное, леденящее душу место. Под табличкой «Музей Дюпюитрена» виднелась самая обыкновенная деревянная дверь, а сбоку от двери была пришпилена афиша: «Выставка, посвященная Джону Меррику и фиброматозу[24]. Открыта со 2 апреля по 31 мая 2007 года».
– Джон Меррик… Джон Лейн…
– Джон Фицджеральд Кеннеди, Джон Малкович, Джон Леннон… Хочешь, еще наберу?
Стефан не стал настаивать и толкнул тяжелую дверь. Выставка была открыта для посетителей. Они заплатили по пять евро за вход. Как и следовало ожидать, в ранний послеполуденный час по залам этого мрачного места, посвященного монстрам, бродили всего два-три студента.
– В 16:00 будет демонстрация документального фильма, не вышедшего при жизни Джона Меррика, – «Человек-слон», – пояснил служитель музея, молодой парень в белой рубашке.
– Мы пришли не затем, чтобы смотреть документальный фильм, – сухо заметила Сильвия.
