Лента Мебиуса - [43]

…Лейб-медик Краузе давно был изгнан из страны. И лечением короля занималась юная Сюзанна, статус которой, после того как прекратилась ее деятельность в качестве камеристки принцессы Агнии, был хотя и не ясен, но в то же время весьма ясен, поскольку она делила ложе с самим государем.

Нежное плечико Сюзанны в настоящий момент выглядывало из-под розового шелкового покрывала… Какие уж тут могут быть неясности?..

Королю, чтобы выглядеть посвежее, пришлось исключить старческое кряхтение из арсенала своих вредных привычек. И так он старше Сюзанны более чем вдвое, а если при этом еще и кряхтеть…

Королева Лидия, так толком и не появившаяся на страницах нашего повествования, была отправлена в заточение, став подругой и соседкой сильно постаревшей Сильваны, бывшей наложницы Иеронима Неутомимого.

Сильвана ужасно скучала в своем монастыре на острове Нельке: ведь монастырь был женский, и охраняли ее вооруженные до зубов монашки, которые, как показали дальнейшие события, придерживались традиционных представлений о взаимоотношениях между полами.

Гофмаршал Шауниц, бессменный слуга и помощник короля, докладывал, что, по его сведениям, Сильвана и Лидия прекрасно поладили, найдя утешение в объятиях друг друга: они с воодушевлением отдались новому увлекательнейшему занятию – лесбийской любви. Король, лишний раз убедившись, что с Лидией поступил совершенно правильно, этому известию несказанно удивился. Живешь вот так с женщиной десятилетиями и ни черта о ней не знаешь.

Чтобы Лидии было на кого покрикивать, вслед за ней отправились ее мамаша и ее роскошный папаша, поддельный аристократ с грязными ногтями, прихвативший с собой свой герцогский герб, сработанный, как в конце концов выяснил дотошный королевский герольдмейстер, из прохудившегося медного корыта.

Поскольку лжегерцог оказался единственным мужчиной на острове, то он, несмотря на свои совсем не юные лета, нашел неслыханный спрос у осатаневших от отсутствия мужской ласки монахинь. Невесты Христа так заездили бывшего королевского тестя, что через неделю на него нельзя было смотреть без содрогания: в свои шестьдесят он выглядел на все девяносто. А еще через неделю иссохшее тело страстотерпца было предано земле, и это было подлинное благо, ибо смерть для него стала избавлением от мучений.

Вообще столь достойный финал отцом Лидии не был заслужен: такая героическая смерть скорее пристала победительному Дон Жуану, нежели какому-то тусклому обладателю грязных ногтей и поддельного аристократического герба.

…Гофмаршал Шауниц совсем не изменился: когда он находится рядом с королем, а находится он рядом с ним постоянно, его благообразное круглое лицо выражает показную преданность и искательную готовность последовать за королем хоть в геенну огненную.

Попытки короля отобрать у него богатое загородное поместье закончились тем, что Шауниц пригрозил покончить жизнь самоубийством. Он так искренно рыдал, что король перепугался и отступил. Шауниц был прощен и вновь приближен. Шауниц понял, что он незаменим. Да и кто еще в королевстве без риска спятить способен выдержать утреннее нытье тирана и его беспрестанные рацеи? Шауниц терпелив. Очень терпелив…

И потом, король слишком привык к утренним визитам своего советника и уже не может обойтись без его глупых докладов.

Все же совсем без наказания Шауниц не остался. Король в порядке конфискации изъял дрессированного слона из его частного зоопарке. Слон был по описи передан в безвозмездное пользование народу. Это означало, что слон стал королевским. Теперь флегматичный великан свободно разгуливал по дворцовому парку и призывно помахивал огромным фаллосом, чем приводил молоденьких фрейлин в состояние глубокой задумчивости.

Гигант подолгу стаивал под окнами королевской опочивальни, и король часто по утрам, выходя в одном исподнем на балкон, перегнувшись через перила, кормил Эльфа, так звали зверюгу, заранее припасенными ольховыми ветками.

Он всегда помнил, к каким мыслям он однажды пришел в городском зоопарке, когда с возвышения взирал на африканского слона в неволе…

Если гофмаршал Шауниц, как мы уже говорили, совсем не изменился, то этого никак нельзя было сказать о принцессе Агнии.

Принцесса целыми днями просиживала в королевской библиотеке, читая все подряд, начиная с трудов древних авторов, вроде «Апологии Сократа» Платона, и кончая романчиками современных асперонских литераторов, за которых привереда Самсон Второй, получивший, как мы помним, классическое образование в Сорбонне, и гроша ломанного не дал бы…

Теперь Агния носила одеяния, не совсем подходящие дочери действующего короля. Странно было видеть принцессу, торопливо идущую по роскошным залам дворца, одетую в мятую шерстяную юбку, пахнущую нафталином, и кофточку с латками на локтях.

Голову Агнии неизменно украшал желтый или коричневый костяной гребень, а ноги были обуты в продранные матерчатые туфли со сбитыми каблуками. На ее заострившемся и посиневшем носу помещались очки в тонкой металлической оправе. Вид Агнии, по мнению королевских гвардейцев, стал гнусен и отвратителен.

Красивый и элегантный граф Нисельсон, верный слуга короля, давно (откроем тайну) безответно влюбленный в принцессу, поймав как-то бесцветный взгляд Агнии, со скорбью подумал: «На собеседника она теперь смотрит так, словно ее оторвали от созерцания полотен Рафаэля и заставили таращиться в грязную дыру клозета».