Леннар. Сквозь Тьму и… Тьму - [25]

Снова раздался хохот. Видно, версия Лайбо о симпатии Ревнителя к сестре кожевенника Ингера понравилась присутствующим. Насмешник между тем продолжал с видимым увлечением:

– А я-то думаю, что это Ревнитель прямо к тебе?.. А он, верно, думал разузнать! Скромный попался! Ух, скромник какой! Ему, видать, в Храме скучно живется, вот он и решил развлечься. Помнится, рассказывали мне одну похожую историю…

Тут заскрипел старик Кукинк, самый сдержанный из всех сидящих в телеге. Поговаривали, ему в молодости сильно досталось от Ревнителей, с тех пор он боялся даже упоминать их. А если упоминал, то непременно с раздавленной, рабской ноткой в голосе, даже если при этом его высказывании присутствовала, скажем, лишь домашняя свинья или злая старуха-жена, давно уже оглохшая от избытка желчи. Старик Кукинк и тогда не давал воли языку. Он щелкнул немногими оставшимися в наличии зубами, выставил вперед нижнюю челюсть и замолотил:

– Клянусь великим Ааааму, чье истинное Имя неназываемо[4]… ты глупец, юноша Лайбо. – Для Кукинка все были юношами, даже те, у кого росла полуседая борода. – Не смей так говорить о Ревнителях благолепия. – Сказав это, он вжал плешивую голову в плечи, словно ожидая удара. – Помни о том, что они наделены великой силой, которую мы, простые люди, и представить себе не можем. Известно ли вам, юноши, что, к примеру, младший Ревнитель способен без труда справиться с двумя десятками таких, как вы, даже будучи без оружия?

– Что, даже с пятью сыновьями нашего деревенского старосты Бокбы, самый слабый из которых гнет подковы и вырывает с корнем молодое дерево? – насмешливо спросил Лайбо. – Да ни в жизнь не поверю! Ну «красный пояс», ну из Храма, ну грозен. Но ведь не демон же он, чтобы иметь такую нечеловеческую силу и ловкость, как ты тут нам расписываешь, старик Кукинк. Такой же человек, как и мы. Только с детства воспитывали его в храмовых залах, научили разным хитромудрым искусствам, которые нам неведомы. Вот и все.

Старик зашипел, как вода, которую плеснули на раскаленные камни. Казалось, над его реденькими седыми волосами даже закурился пар.

– Тсс!.. – выдохнул он. – Да отсохнет твой несносный язык, Лайбо-болтун! Ты навлечешь беды на всех нас, хотя отмечен печатью скорби только один из нас.

– Это кто же?

– Это кто ж такой, а?

– Он!

И морщинистый палец старика Кукинка, трясясь мелкой дрожью, завис в воздухе в направлении Ингера.

– Да ты сам последил бы за своим языком, старик, прежде чем учить других, – произнес в наступившей тишине Ингер. – Будь ты молодым, я сломал бы тебе для ума парочку ребер за такие слова. Но коли уж ты стар и пережил свой ум, так и быть, спущу тебе обиду. Однако впредь остерегись говорить злое!

Кукинк недовольно отвернулся и пробормотал что-то себе под нос. Шутник Лайбо расслышал только слова «проклят», «глупцы, глупцы!», а Ингер обрывок фразы: «…Каждый, кто говорил с Ревнителем более одной клепсидры, уже мертв… еще не чувствует этого, но…»

Бормотание старого хрыча утонуло в громогласном предложении выпить желтого амазейского вина, сладкого и продирающего до самых печенок. Это вино оказалось в походной котомке Лайбо. Он наивно надеялся довезти его до родного села, но раз уж пошла такая пьянка… Илдыз с ним, с вином!

Ингер пил вместе со всеми, но теперь казался печальным. И чем больше он пил и старался шутить и улыбаться, тем больше эта печаль выползала наружу, обвивая его, словно невидимая змея.

Неподалеку от своей деревни Ингер сошел. Он решил прогуляться пешком. Благо все его попутчики напились и теперь наперебой испускали замысловатый храп. Даже возница клевал носом на облучке. Так что выразить возмущение тем, что Ингер прихватил кувшин, на дне которого еще плескалось немного вина, было некому.

Ингер проводил взглядом телегу и свернул с дороги. Он сбросил заплечный мешок на траву и задумался. Ему нужно было побыть наедине со своими мыслями. В голове Ингера неожиданно плотно засели слова ворчуна Кукинка, к пророчествам которого обычно никто не относился всерьез: «…Каждый, кто говорил с Ревнителем более одной клепсидры, уже мертв… еще не чувствует этого, но…» Постояв немного в раздумье, Ингер подхватил поклажу и направился в сторону родного села. Демоны знает что такое! «Да видит великий Ааааму, чье истинное Имя неназываемо, Кукинк просто-напросто старый глупец, которого нечего и слушать», – нашептывал кто-то в одно ухо задумчиво бредущему по тропинке Ингеру. «Старый Кукинк не понаслышке знает, что такое власть Ревнителей и то, на что они употребляют эту власть, – стелился шепот в другое ухо. – До тебя же самого, славный кожевенник Ингер, доходили мрачные слухи, ползущие по деревне… слухи, распространяемые древними стариками, которые хоть и пережили свой ум, но не пережили память и еще помнили Кукинка молодым… когда он, как говорят, попал в зловещие подземелья Ревнителей и вышел оттуда… каким, лучше и не знать!!!»

Негромкий стон вдруг долетел до слуха Ингера. Как ни был он погружен в себя, он встрепенулся и стал озираться. С правой стороны тропинки, по которой он шел к своей деревне, тянулся небольшой, но глубокий овраг; за оврагом виднелись первые, еще редкие, пучками кустарника и низких разлапистых деревец, поросли Проклятого леса – жалкое преддверие огромной, таинственной, мрачной чащи, куда не рисковал заходить ни смелый, ни дерзкий, ни пьяный. Разве лишь тот, кто объединял в себе все это…