Ленинград, Тифлис… - [3]

Как-то в дверь постучали. Сперва Лилиенталь подумал, что это галлюцинация. Это случалось с ним все чаще, он слышал голоса, говорил с людьми, хотя знал, что их давно уже нет.

Стук не прекращался. Лилиенталь открыл дверь. Перед ним стоял военный с пушистыми рыжими усами.

— Вы меня не узнаете?

Лилиенталь покачал головой.

— Я — Голанд, режиссер-документалист. Работаю на Ленфильме. Мы с вами часто встречались…

Лилиенталь вспомнил. Голанд, конечно, Витя Голанд. Из другой, довоенной жизни. Только с усами.

Голанд вошел в комнату. Разложил на столе свертки.

— Я слышал, что у вас неприятности. Решил немного помочь.

Голанд развернул свертки. На столе появились буханка хлеба и кусок сала.

— Откуда у вас это?

— Мы на военном довольствии. Творческих людей нужно подкармливать.

Голанд подошел к книжному шкафу, провел рукой по корешкам.

— У вас тут ценные книги. Я мог бы кое-что приобрести. Обменять на продукты. Вот, скажем, это… — Голанд достал большой том «Мира искусства», — разрешите…

Лилиенталь взял из рук Голанда книгу, раскрыл титульный лист. Поперек страницы было написано:

Милому, милому Левушке. С любовью. Вета.

— Нет, только не эту…

Лилиенталь перелистал страницы. Из книги выпал небольшой конверт, а из него — красноватая десятирублевка. Голанд поймал ее в воздухе.

— Коллекционируете царские дензнаки?

Лилиенталь испуганно спрятал бумажку в карман.

Утром при свете он внимательно осмотрел бумажку, повертел в руках. Ничего особенного, обычная ассигнация и к ней прикреплена какая-то карточка с адресом по-немецки… Достав с полки папку «Материалы к монографии», Лилиенталь положил ассигнацию и карточку в конверт и засунул его между первой и второй страницами рукописи.

Голанд наведывался довольно часто. Приносил еду и уносил книги. Не брезговал и вещами. Прихватил старинный самовар, отцовский портсигар с камешками, костяной нож для разрезания бумаг.

Лилиенталь немного отъелся. Посвежел. Решил дойти до Публички. Часам к двенадцати добрался до Невского. Город был мертв. Посреди Невского стояли замерзшие трамваи. Лилиенталь пробирался по узкой тропинке, протоптанной вдоль домов. Ровно в час начался артобстрел. Взрывы слышались где-то впереди. Дрожала земля, и в окнах бились стекла. Пахло кислым.

— Наверное, бьют по Московскому вокзалу, — подумал Лилиенталь.

Он переходил Садовую, когда снаряд попал в угловой дом. Лилиенталя убило осколком.

Через несколько дней в его квартирку на Дворцовой набережной переехал Голанд. У него часто собирались веселые компании. Обычно это были морячки из школы юнг. Кто-нибудь из гостей всегда оставался у Голанда на ночь. Они валялись на широкой кровати, пили спирт и закусывали ломтиками сала. В углу весело пылала буржуйка. В ней горели рукописи Лилиенталя.

* * *

…Отец работал до начала января. Сперва его отвозили на машине. Утром у подъезда дома его ждала «эмка», а за рулем сидел курносый краснофлотец в черном бушлате. Потом «эмка» стала приходить реже, а с начала ноября не появлялась совсем. Отец шел на Каменный остров пешком. Это было не так и далеко: следовало пройти несколько кварталов по проспекту Красных Зорь, перейти по обледеневшему Каменноостровскому мосту Малую Невку, а дальше — прямиком по Березовой аллее, мимо замерзших дач до большого синего дома. В обычные дни — от силы час. Теперь дорога в один конец у отца занимала часа два. И с каждым днем давалась все тяжелее.

Федя так точно и не узнал, чем занимался отец. Ни он, ни его сослуживцы, иногда у них бывавшие, о работе никогда не рассказывали. Из обрывков услышанных фраз Федя все-таки догадался, что они что-то делали для подводных лодок.

Возвращался отец поздно вечером, когда стихал артобстрел. Иногда он приносил плитки черного американского шоколада. Их разбивали на маленькие кусочки, и почти все кусочки отдавали Феде.

В доме все чаще звучало слово «эвакуация».

— Скоро будет эвакуация, мы уедем.

Потом следовали названия городов, куда их наверное увезут: Омск, Красноярск, Чита.

Отец доставал с полки большой атлас, придвигал поближе коптилку, и они искали эти города на карте.

Однажды отец сказал:

— Кажется, мы едем в Тифлис.

Больше других разволновалась бабушка.

— Тифлис… Скорее бы в Тифлис…

Сразу после Нового года отец отравился. Он обедал на работе, в столовой. Давали по миске прозрачного супа и несколько ложек каши с комбижиром. На кухне комбижир воровали. Повариха уносила его домой, спрятав в противогаз. Вместо него она подливала в кашу масло для смазки двигателей. Сперва понемногу, потом все больше и больше. Произошло массовое отравление. Несколько человек умерло. Приехали особисты, повариху увезли.

У отца начались понос и рвота. Он ослабел, уже не вставал с постели. И как раз тогда у них появился человек в военной форме с бумагами.

— Вас с семьей эвакуируют завтра. Собирайтесь, машина придет в пять утра.

Отец попытался приподняться.

— Если я ехать не смогу, увезите семью.

Всю ночь мама и бабушка складывали чемодан, вязали узлы.

Двое военных положили отца на носилки и понесли вниз по лестнице. У подъезда стоял грузовик-полуторка с затемненными фарами. Военные закинули отца в кузов машины, как куль. Чьи-то руки подняли Федю, и вот он уже в машине, мама крепко прижимает его к себе.