Ленинград — срочно... - [25]

— Ничего, комиссар, он жилистый мужик, выдюжит… Куда же делись хронометры? Потеряли они их или завелся у нас воришка?

— А пожар? Уж не поджог ли это? — озабоченно сказал Ермолин. — Да, не дай бог какой-нибудь стервец в батальоне появился!

— Что ж, удвоим бдительность…

Старший оператор Микитченко

Деревня Большие Ижоры

У каждого солдата есть свой «главный» бой. Если бы спросили меня: «Гарик, был ли у тебя такой?» — я бы рассказал о своем дежурстве 21 сентября. Пришлось нашему расчету помыкаться, отступая. Командира своего не уберегли. Остановились у Красной Горки.

Под утро форт открыл огонь по позициям немцев. Кинулись в аппаратную спасать приборы. Основные блоки вытащили из станции и держали их в руках, пока не кончилась пальба: тряска не позволяла оставлять их на месте, пришлось бы потом менять не одну лампу. Особо волновались за здоровенную, похожую на самовар лампу передающего генератора. Запасной нет, другой такой днем с огнем не отыщещь. Ее, пузатую, обхватил Вовик Щеглов, прижал к себе, словно дитя.

Но хоть и в неудобном мы были положении, а на душе радостно: дубасит наша тяжелая артиллерия по фрицам, не подпускает их к городу.

Когда нашел нас инженер батальона Осинин, то только присвистнул: «М-да, тут станция скоро в развалюху превратится». Приказал свертываться. Курс — на Большие Ижоры. Там ждет новый начальник установки.

Вообще Осинин нам, операторам, нравится. Дело хорошо знает и добрый. Добрый-то добрый, но если наметит что-то сделать — никаких послаблений!

Поэтому, когда в Больших Ижорах на высотке у Черной речки (удивляться приходится, сколько под Ленинградом рек с таким названием!) Осинин приказал нам станцию замаскировать, а вокруг нее отрыть окопы полного профиля, — лопаты замелькали тики-так. Покряхтываем, комья летят в разные стороны, ноют руки — надо спешить. Сколько раз я уже за это время взывал к маме: «Мамочка, родная, помоги мне выдержать, не смалодушничать, остаться человеком!»— молил я беспрестанно, и когда отступали, и когда попали под обстрел, но больше всего — когда вот так рыли землю, вгрызались в нее, сворачивали и разворачивали установку, маскировали… Какой это тяжелый труд — война!

Пот градом. Саднят кровоточащие ладони. «Давай, давай, парни!» — подзадориваем друг друга. Подтянули уже прямой провод от штаба ПВО Кронштадта — есть телефонная связь! С высоты весь залив перед глазами, стоят корабли Балтийского флота, прорвавшиеся с боями из Таллина. Не все дошли. Но и эта оставшаяся большая часть — могучая сила! То и дело орудия кораблей и фортов открывают огонь.

— Гарик! Иди быстрее сюда, — зовет меня Осинин.

Со вздохом облегчения бросаю лопату, выбираюсь из окопа и бегу к станции, у входа в которую стоит воентехник.

— Ну-ка, бери этот ящичек да тащи в фургон. Поставишь под крышку рундука, где сидишь, — приказывает он.

Хватаю фанерную коробку. Мать честная! Тя-а-жесть какая! А Осинин поясняет:

— Здесь противотанковые гранаты. В случае чего — «Редут» столкнем в речку и забросаем ими.

«Ну и дела, не очень-то приятно сидеть на гранатах. А если шальная пуля-дура бахнет или бомба рядышком плюхнется?»— думаю так, а Осинину бойко отвечаю:

— Будьте спокойны, товарищ воентехник первого ранга, у меня рука не дрогнет. Только, прежде чем станцию взрывать, парочку гранат в немцев запулю, пусть знают наших!

— Отставить! Никаких самовольных действий, — строго осадил меня Осинин. — Гранаты достанешь только по приказу. А так — забудь о них.

Но разве забудешь?.. Сижу я на своем месте старшего оператора, глаз не свожу с осциллографического отметчика и каждым нервом чувствую, как подо мной гранаты подрагивают в резонанс с вращением антенны. Черт бы их побрал!

Рядом оператор Владимир Щеглов окает в телефон и даже не догадывается ни о чем. Ну и пусть, много будет знать — скоро состарится…

День тихий и ясный, один из последних дней золотой осени. Станция работает стабильно: мы видим на 160–180 километров — что значит на высотке стоим! А воздушная обстановка напряженная — немцы ведут разведывательные полеты. Наблюдаем, передаем данные по радиостанции на главный пост в Ленинград.

Время — около четырнадцати часов. Заметил движение самолетов в районах Дно, Луга со стороны Новгорода. Их количество увеличивается. Почти одновременно наблюдаю подъем самолетов над Сиверской и Гатчиной. Вот это да! Видывал я много целей, но такое скопление в воздухе бомбардировщиков зрю впервые! Не запутаться бы…

— Вова, начинается работа. Передай на ГП — налет на Ленинград! — командую я. — Сейчас сосчитаю, сколько «ворон» летят…

Те, что взлетели с аэродромов Сиверской и Гатчины, кружат на месте, видно, поджидают идущих с юга. Прибросил количество: мать честная! Получается что-то более 200–250 самолетов. Щеглов передает данные на главный пост и в штаб ПВО Кронштадта.

Вот уже самолеты с Лужского аэроузла подлетели… В глазах зарябило. Что за чертовщина! Помехи? Зову Осинина. Тот что-то подкрутил, щелкнул переключателями — картинка прояснилась.

— Ну что, Гарик, порядок? Раскусили мы их затею, — довольно говорит Осинин.

— У меня такое впечатление, товарищ инженер, что там, в небе, происходит какое-то перестроение. Смотрите, массив самолетов двумя мощными колоннами смещается на север и северо-запад, — я показываю пальцем на экран, и вдруг меня осенило: — Ведь не на Ленинград летят, стервецы! Это налет на Кронштадт — на корабли!