Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой - [62]

Можно представить, каково было бы действовать таким пистолетом в условиях схватки в воздухе, а не в спокойной обстановке криминалистической экспертизы. Но ни в суде, ни в прессе не было сказано ни слова об этих качествах пистолета, того самого, который был едва виден на ладони Марка Дымшица, когда Марк показал мне его в парадном моего дома еще полгода тому назад. За всю свою длинную жизнь, с момента его изготовления в Бухаре и до самой экспертизы, пистолетик произвел всего один выстрел. Марк опробовал его на Алиной гладильной доске. Я не знаю, пробила ли пулька калибра 5,56 мм гладильную доску во время испытания. Но когда я получил возможность читать газеты и впервые прочел о банде рецидивистов, вооруженных «огнестрельным оружием, топорами, кастетами, веревками, кляпами», даже я не мог представить себе, о чем идет речь. О великий, могучий и гибкий русский язык, недаром восхищался тобой Тургенев, как удобен ты для тех, кто хочет быть правдивым по форме и лгать по существу…

Выражение «огнестрельное оружие» не имеет в русском языке числа и обычно перед взором читателя представляется гора автоматов, револьверов, гранат, но этот оборот может быть теоретически применим и к единственному пистолетику, способному произвести единственный выстрел. Слово «кастет» имеет в Русском языке четкое единственное число – и один кастет, отлитый Сильвой по чертежу Эдика, в группе действительно был, – поэтому советской прессе пришлось применить литературный прием, чтобы до читателя этот кастет дошел во множественном числе. Кстати, это «нееврейское» оружие было группе ни к чему, оно было взято на всякий случай в порядке импровизации, но кастет был, и из песни слов не выкинешь. Были и веревки, и туристский топорик – ребята исходили из возможности вынужденной посадки в Северной Финляндии, если не хватит горючего и придется пробираться по лесам к шведской границе. Если к «огнестрельному оружию, топорам и кастетам» прибавить их носителей, «нигде не работающих рецидивистов-уголовников», то можно представить ужас даже еврейского читателя в Советском Союзе. Ведь он, читатель, не знал, что уголовниками в СССР считаются все: и тот, кто вышел на большую дорогу с ломом в руках поохотиться ночью на прохожих, и тот, кто вышел на Красную площадь с транспарантами «Руки прочь от Чехословакии» после того, как колонны советских танков превратили бурную чехословацкую весну в лютую русскую зиму. Ему, читателю, было невдомек, что «нигде не работающие паразиты» с еврейскими фамилиями в большинстве своем начали работать еще мальчишками и ушли с работы только накануне операции и лишь ради нее. Лишь потом, через полгода, когда тиски страха и отчаяния начнут постепенно разжиматься, многие в СССР назовут этих парней с гордостью «наши ребята». И слово «наши» будет лучшей наградой для тех, кого со всех концов Ленинграда повезут в этот день в «Большой дом» черные «Волги».

Я выбираю Свободу,

И знайте, не я один!

И мне говорит «свобода»:

«Ну, что ж, говорит, одевайтесь

И пройдемте-ка, гражданин»

А. Галич.

23

ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Группа выходила на исходные позиции. Эдик Кузнецов, имевший за плечами долгий зэковский опыт, почувствовал слежку. Он предупредил остальных. Но ничто не могло уже остановить группу, набравшую огромную инерцию отчаяния. Одним ударом можно было разрубить узел, не распутывая его изнурительно и, может быть, безнадежно. Слежка… Разве каждому, кто впервые идет на такое, не кажется, что за ним следят, что за каждым кустом опасность… Нет, надо взять себя в руки и заставить себя пойти. И тогда, быть может, завтра Стокгольм, а послезавтра – Тель-Авив. Борис Пенсон выразил то, что думали все: «Чем назад – лучше в петлю».

Но сказал он это не тогда, в 8 часов утра, на аэродроме «Смольное», а накануне. В 8 часов утра 15 июня Борис Пенсон этих слов уже бы не сказал. Ибо пять часов тому назад он и еще трое были арестованы, но основная группа об этом не знала. А дело было так.

Кроме двенадцати прямых участников «Свадьбы», в самолет должны были сесть еще четверо: жена и две дочери Марка Дымшица и жена Арье Хноха. Маленький АН-2 предоставлял только двенадцать путевок на «полет к солнцу»… Для четверых места не было. Поэтому третий вариант «Свадьбы» должен был происходить таким образом. Четверо: Сильва Залмансон, Борис Пенсон, Арье и Мэри Хнох должны были четырнадцатого вечером выехать из Ленинграда и прибыть на промежуточный аэродром в Приозерск. Там в леске возле посадочной площадки они должны были ждать приземления рейсового самолета на Сортавала. На этом самолете должны были прилететь остальные двенадцать с аэродрома «Смольное». В момент посадки самолета ребята должны были связать пилотов, заткнуть им рты матерчатыми кляпами, вытащить их из самолета и поместить в спальные мешки под специальным тентом, предварительно оборудованном на опушке леса рядом с посадочной площадкой. Все было предусмотрено, чтобы летчики, не дай Бог, не простудились, чтобы их не замочил дождик, который теоретически мог начаться до момента их обнаружения.

Вечером четырнадцатого июня, уезжая на электричке из Ленинграда в Приозерск, группа четырех тоже почувствовала за собой слежку. Группа начала маневрировать; Борис Пенсон разорвал записную книжку и выбросил на ходу из поезда вместе с двумя резиновыми дубинками. Сошли на остановку раньше и на исходную позицию возле посадочной площадки в Приозерске шли пешком. Слежка, кажется, прекратилась. А, может быть, утешали они себя, вообще показалось, ведь нервы напряжены как тетива лука перед вылетом стрелы. Ребята пришли вовремя, оборудовали тент, залезли в спальные мешки и, оставив одного дежурного, попытались заснуть. Только попытались…