Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой - [6]

Конечно, тренировки я проводил днем, когда жильцы этих этажей были на работе. Тем не менее, скоро на меня появился спрос. Сперва пришли соседи с пятого этажа и, немного помявшись, сказали, что они захлопнули дверь, а ключи остались внутри. Я поднялся к ним со своего балкона и отпер дверь. Потом пришла Галя Гельман из соседнего подъезда.

– Слушай, мой идиот снова посеял ключи, – сказала она. – Я слышала, что ты можешь…

Спустился к ней с балкона соседа сверху. Через неделю пришла совсем незнакомая женщина и, стесняясь, сказала:

– Вы меня не знаете. Я живу в пятом подъезде. Вы знаете, моя старшая дочь уехала и увезла с собой ключи, и я не могу попасть домой. Я буквально не знаю, что мне делать, и вся надежда на Вас…

Я понял, что, если я не откажу сейчас, это будет прецедент, и потом жить мне станет некогда, зато внимание местной милиции будет гарантировано. Я отказал.

Девочки играют в соседней комнате, которую снимает сестра. На полу они выстроили огромный кривой поезд из всех своих игрушек. «Вагоны» тянутся через всю комнату и норовят вылезти на веранду. Взрослые о них сегодня забыли. Никто не кладет спать – не жизнь, а малина. Лилеша не заходит в нашу комнату: она знает – к папе пришли товарищи – и не мешает.

Наконец обыск закончен, протокол составлен. Я раздеваю Лилешку и кладу спать, а мама укладывает Аннушку. Лилешка юркает под одеяло, ложится, как положено, на бочок, лицом к стенке. Я вижу, как она с силой сжимает веки: надо быстрее заснуть, чтобы быстрее проснуться. После мертвого часа будет с папой и Аней играть в дочки-матери. Быстрее заснуть, быстрее проснуться. Я смотрю на Лилешу последний раз и иду к двери. Когда ты проснешься, меня не будет, дочка. Буду ли я, когда ты проснешься завтра? Послезавтра? Проходя по коридору мимо комнаты, которую снимает тетя Соня, я приоткрываю дверь. Тетя Соня и так больна, а визит «гостей» ее доканал.

– Тетя Соня, до свидания. Передайте привет вашему Соломону, – говорю я, прежде чем меня уводят.

Никакого Соломона у тети Сони нет. Когда меня уведут, она останется с девочками, а мама побежит на электричку, чтобы поехать в Ленинград предупредить Соломона Дрейзнера. А он – остальных.

Было четыре часа дня. Я не знал, что я – один из последних; живи я не на даче, а в городе – был бы уже там же, где Соломон.

Мы спускаемся с веранды. У калитки стоит черная «Волга». Когда я с девочками входил, ее не было. Возле самой машины нас нагоняет мама и сует мне в руки ватник. Откуда у нас на даче ватник, и почему она его мне дает? Десять лет назад, когда меня увозили первый раз, мать не давала мне ватника.

…Мы выходим на улицу. Бежит мимо пес, на повороте о чем-то судачат две женщины. Садимся в машину. Кожаная куртка впереди, рядом с водителем. Серые костюмы по бокам. «Волга» сворачивает на шоссе.

Потом родится:

Он долго не мог уйти,

На девочек маленьких глядя.

Черненькой – друг и отец,

Беленькой – друг и дядя.

Они его любят немножко,

А он их немножко балует.

Привычно они подставляют

Щечки его поцелую.

Следующий будет не скоро,

Но это малышки не знают,

Послушно ложатся в кроватки,

Ресницей глаза накрывают.

Вот он уходит к машине,

А мать поспевает рядом

И обжигает спину

Долгим тревожным взглядом

Лет десять назад уже было:

Тоже уехал на «Волге»,

А к вечеру снова вернулся.

Значит, сейчас не надолго

Мимо проходит собака,

И шарик все так же вертится

Он уходил без оглядки:

Знал – немного задержится..

«Волга» выходит на главное шоссе Луга-Ленинград. Идет плавно. Все молчат. Я тоже молчу. И думаю… Только что мы около часа простояли во дворе местного отделения милиции: кожаная куртка пыталась дозвониться до какого-то номера в Ленинграде, все время занято. Звонил по другому номеру – снова короткие гудки. Он возвращался к машине, нервно курил, снова убегал. Наконец, дозвонился. «Добро» получено, машина трогается.

Когда меня забирали в 60-м, такого не было. Тогда все было проще, наверное, поэтому и родился у меня такой план «контрареста». Тогда вначале приехали за Соломоном. Как только его увезли, его мама села на автобус и приехала ко мне. Я был на больничном, немедленно встал с постели и смотал удочки. И правильно сделал. Как я узнал потом, «они» не знали, что я на больничном, и приехали за мной на работу, в Кировский райотдел милиции. Там, конечно, переполошились, немедленно опечатали мой рабочий сейф с лежащим там пистолетом Макарова – личным оружием оперсостава советской милиции. Пока приехали ко мне домой, время упустили. Целый день бродил я по улицам Ленинграда, ожидая, когда выпустят Соломона Его выпустили в полночь. Соблюдая предосторожности, мы встретились. Соломон рассказал о допросе, мы согласовали общую линию и договорились, что, если будут слишком давить, отказываемся отвечать на вопросы вообще. Тот, кто отказывается первый, втыкает в цветочный горшок в коридоре спичку, головкой вверх, чтобы прекратить одновременно. Когда на завтра рано утром за мной приехали, психологически я был готов к допросу.

Начальник следственного отдела ленинградского КГБ полковник Рогов зашел тогда в кабинет, где я сидел, еще в дверях сверкая улыбкой. Он нес ее уверенно и легко, как все свое двухметровое тело спортсмена и любимца фортуны. Крепко и дружески пожал мне руку.