Ленинград действует. Книга 2 - [16]
В ту же ночь старший сержант Николай Иванович Барышев был назначен командиром приведенного им танка, старший сержант Анатолий Никитич Беляев – его механиком-водителем, а наутро экипаж был укомплектован полностью: командиром орудия назначен комсомолец, старший сержант Иван Фомич Садковский, радистом-пулеметчиком, замполитрука – недавний студент, кандидат партии Евгений Иванович Расторгуев и заряжающим – рядовой, комсомолец Георгий Фролович Зубахин.
Из всех десяти восстановленных трофейных танков в батальоне была сформирована третья рота под командованием старшего лейтенанта Дудина[10].
Барышеву и экипажу его танка предстояло сражаться в немецком тылу, но об этом пока никто не думал, не гадал.
На ремонт танка Барышева командир батальона майор Б. А. Шалимов дал экипажу пять дней и пять ночей. Предстояло заменить шесть катков с балансиром, восстановить все электрооборудование и, конечно, электрозапал пушки, привести в порядок всю систему управления. На танке отсутствовали пулеметы, рация и оптический прицел.
Где, однако, было взять их?
Веснушчатая, курносая, она сидела на ящике с инструментами, утонув в своей ватной – с мужского плеча – куртке и в огромных валенках. Припав плечом к гусенице немецкого танка, она говорила, говорила, доказывала, чуть не плакала:
– Вы должны меня взять в экипаж, товарищ старший сержант, должны же!
– Не могу, Валя! Ну ты не совсем девчонка, ты солдат, сандружинница, – ну есть же приказ, Валюшка!
– Неправда… Неправда… Майор сказал, что вы сами себе можете подобрать экипаж. А вы… вы… Что ж, по-вашему, я не могу, что ли, подавать снаряды, заряжать эту паршивую пушку? В ней всего-то семьдесят пять миллиметров! Ну самая же обыкновенная, только что с электрозапалом! Товарищ старший сержант, вы же сами знаете, я и пулемет за минуту разберу вам и соберу. Я и трофейный танковый лучше вас, – ну, пусть не лучше вас, а уж лучше Зубахина во всяком случае, – знаю. Как только достанем трофейный, я, честное слово, докажу вам. И на мой рост не смотрите, я сильная, – знаете, каких раненых я таскала? А он не таскал. Он и в бою-то не бывал еще! Ну чем я хуже Зубахина?
Командир танка Николай Барышев, опираясь локтем на гусеницу, стоя против Вали, прищурил серые задумчивые глаза:
– Да… С пулеметами худо. Командующий разрешил пехотные приспособить. Возня большая!
– И ничуть не возня, товарищ старший сержант! – быстро заговорила Валя. – Сточить основание мушки, и кронштейн для ремня сточить. А место крепления для сошек совпадет с местом крепления для шаровой установки – ну тютелька в тютельку… Удобно получится!
– А откуда ты это знаешь?
– А мы с оружейным мастером Федуловым Николаем Федоровичем уже примерились… А только хотите?.. Я и танковый сумею достать, знаю, где взять его…
Командир танка Н. И. Барышев и сандружинница Валя Николаева у своего трофейного танка.
Апрель 1942 года.
– А где, Валечка? – живо спросил Барышев.
– Ах, тут сразу и «Валечка», а вот не скажу. Возьмите меня в экипаж – будет вам пулемет, не возьмете – хоть к немцам идите за пулеметом!
– Знаешь, ты эти штучки брось! – посерьезнел Барышев. – С этим не шутят. Если знаешь, сказать обязана. Что это, твое личное дело?
– А вот и личное! Гитлеровцев бить из него – самое личное мое дело! В экипаж свой берете?
Барышев обвел скучающим взглядом свою примаскированную березками «немку», потом навес на краю поляны, под которым солдаты – слесари и токари – звенели и скрежетали металлом, потом шеренгу полузасыпанных снегом других трофейных танков и грузовиков на краю опушки черно-белого леса.
– Не могу, Валя. Не обижайся. Знаю, ты была хорошей комсомолкой и сейчас дисциплинированный кандидат партии. Знаю, и отец твой в армии ранен, и братишка – на фронте… Но не годится это – в экипаж танка, в бой девчонок брать, будь ты хоть трижды дисциплинированная!
– В бой! – Валя глядела умоляющими глазами не в глаза Барышеву, не на доброе, благодушное его лицо, а только на его сочные, плотные губы, словно надеясь заставить их своими уговорами сложиться в короткое слово «да»! И повторила: – В бой!.. А если я в боях тридцать раз трижды обстрелянная? Нет, вы меня слушайте, вы меня только выслушайте… Вы увидите, я даже могу быть башенным стрелком… Еще когда началась война, то там, в Раутовском районе, – ну это все у пас знают, – в детдоме и в школе там, в Алакуссе, я была учительницей. И когда у нас организовался истребительный батальон, меня тоже брать не хотели, смеялись: маленькая! А все-таки я добилась: сандружинницей хоть, а взяли. И когда после отступления мы пришли в Ленинград, наш батальон влился в седьмой стрелковый полк двадцатой дивизии, и пошли мы в сентябре в бой, на Невскую Дубровку… Это как, шутки, Николай Иванович, что там я до пятого ноября на «пятачке» была? Пока не придавило меня в землянке при разрыве снаряда. А потом? В тыл я из медсанбата отправилась? Да в тот же день, когда танк ваш подбили на «пятачке», после того как вы переправились, в тот самый день я в наш танковый батальон и устроилась. Это было двадцать третьего ноября. Одна по льду на левый берег из санчасти пришла. Я в тот день уже знала: Барышев «инженер», говорили, «воюет как!». А вы на меня и не взглянули ни разу, как и до сих пор глядеть не желаете… Вы только ничего такого не подумайте, – это я о ваших боевых качествах говорю! Ну и о своих, конечно! Разрывы сплошь, а я поняла: ничего, могу переносить, хоть раненый без ноги, хоть какая кровь, кости наружу, ничего, – только, говорят, бледнею, а перевязываю!
